"Мадам Камфри держалась молодцом, хотя и за косяк двери".(с)
Зато пока я просиживала без компа, умудрилась дописать фик по "Бличу"! Ура-ура, таки я это сделала!))
Не устаю благодарить свою замечательную бету Antennaria за колоссальную работу!))
Нам действительно пришлось попотеть с этим "великим и могучим" языком(( Но, надеюсь, оно того стоило))
Итак, само творение:
"Калейдоскоп"
Направленность: Слэш
Автор: Yuzik
Беты (редакторы): Antennaria
Фэндом: Bleach
Пейринг или персонажи: Гриммджо Джаггерджак/Куросаки Ичиго, Кучики Бьякуя/Абарай Ренджи, Улькиорра Шиффер/Исида Урю, Урахара Киске, Готей и Генсей мимоходом
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Драма, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика
Размер: Макси
Статус: закончен
Описание:
Куросаки приходит в Уэко, чтобы вернуть Иноуэ, а забирает с собой двух арранкаров, тем самым опять переворачивая всю свою жизнь с ног на голову.
Примечания автора:
Вольная интерпретация произошедшего, начиная с арки с арранкарами. Махровый ООС, мертвый обоснуй и обсценная лексика. «Физика» сил и прочих рейяцу не соблюдена.
Тема Улькиорры: Marina Faib – «Little magic music box»;
тема Бьякуи: Hocico – «Firewalking»;
тема Ренджи: Rawtekk&Аudeka – «Samurai»;
тема Гриммджо: Аcylum – «The enemy (Kopf durch die wand)»;
тема Ичиго: London elektricity – «Telefunken lizard filter (Rawtekk remix)».
Весь текст целиком: yadi.sk/i/NwLPOz_I3Z7THE
Или, если кому-то удобнее, можно прочитать на фикбуке
ИчигоИчиго
***
Ночь в Уэко вымораживала душу. Пробиралась ледяными пальцами под одежду, и даже призрачный, блеклый огонь костра не помогал согреться. В чертовой пустыне веяло могильным холодом, и она действительно несла смерть. Песок был похож на стеклянную пыль – иссеченная кожа зудела и саднила от постоянного соприкосновения. Ноги утопали в песчаных барханах, и идти было тяжело. Поднявшийся ветер нес надоевшее крошево, взвивал в воздух и бросал в измученные тела. Песок скрипел на зубах, сыпался в складки хакама и въедался в ладони намертво. Ичиго казалось, что он наелся этого чертова песка на всю оставшуюся жизнь. Он теперь возненавидит пляжи. А еще – холод и бездонную тьму над своей головой.
Кровь ползла по правому виску. Смешивалась с потом и стягивала кожу липкой коркой. Горячее, тяжелое дыхание было единственным источником тепла в этом промозглом мире. Оно да полыхающая ярость схватки.
Замок Айзена вырастал из песка подобно одному из барханов. То приближался, то отдалялся. А стены оказались такими же холодными. Сухими и крепкими. Да только с виду – под ударом крошились, как высохший ракушечник, с громким хрупким треском.
Бешеная погоня выматывала. Цель была близка, но путь к ней оказался слишком тернист и извилист. Ичиго уже надоело падать, подниматься и вновь расшибать колени об очередного противника. На этот раз они посмели прикоснуться к тому, что неотъемлемо принадлежало его миру. К наивной девушке с большими серыми глазами и до невозможности добрым сердцем. И им не стоило этого делать. Ведь он не намерен больше никого терять. Никого из тех, кто стал ему дорог. Кто встал рядом с ним и сражался. Он разнесет эти чертовы хоромы по кирпичику до основания, но сделает все как надо. Один раз он уже сдался, и эта ошибка стоила жизни его матери. С тех пор он не сделал и шагу назад, и не намерен отступаться теперь.
Схватка будоражит кровь. Отзывается тянущей болью в мышцах, наливается тяжестью в рукоять меча и набатом ударяет в затылок. А потом в затылок ударяет очередной стеной, и Ичиго становится плевать на всю эту пастораль. На холодные виды загробного мира и чудаковатость архитектурных изысков. Остается только противник. Гриммджо Джаггерджак. Он вводит Куросаки в ступор. Такую же яростную ненависть и звериную озлобленность он видел только у одной сущности – у мелкого монохромного пакостника в своей голове. О, однажды он показал Ичиго свой голод. Заставил прочувствовать все до последней молекулы желания, и не поддаться ему стоило огромных усилий. Это же Куросаки видит и сейчас. В синем пламени его взгляда. И не может не реагировать. Не может не бросаться навстречу, как и во все прошлые разы. Не может не отвечать на холодное всепоглощающее пламя таким же огнем. Вот только там, в глубине, за пламенем, у арранкара ничего нет. Абсолютно. Пустота. И наверное, еще и поэтому их зовут пустыми. Зато у Ичиго в этом пламени горят аж трое: субтильный старик Зан, придурковатый пустой и сам он, всем своим сердцем. А Гриммджо не такой – он выгорает дотла, каждый раз почти обращается в пепел, отдается огню полностью, без остатка. И от него скоро действительно ничего не останется. Потому что ему некого защищать, не за что бороться и нечего оставить после себя. Его душа – пустая. И Ичиго ему почти сочувствует. Не жалеет. И только почти. Потому что огонь – вот он – на расстоянии поднятого меча и ближе. Опаляет, манит и полыхает. И у него не так много времени, чтобы жалеть кошака, пока он старается сам не обратиться в пепел.
С первой встречи противостояние интриговало. Подогревало ненависть, раззадоривало внутреннего пустого и заставляло беситься: догнать, подмять, уничтожить. Он и чурался этого чувства, но и не понимать не мог, что с новым противником придет и новая сила. И она ему понадобится.
Сам же Джаггерджак больше походил на хамоватое быдло, которое фанатично следовало за Ичиго все школьные годы и которое ему приходилось постоянно ставить на место. Ничего нового в этой ярости не было. Да только силы оказались не равны. И тогда ударило, заставило раскрыть глаза и присмотреться повнимательнее к рычащей груде мышц. А когда увидел, понял, то и реагировать по-прежнему больше не смог. В пустоте Гриммджо, казалось, можно что-то найти. Если окунуться поглубже да показать ему самую изнанку его собственной опаленной души.
Этим он и занялся, раз за разом выбивая пыль из наглого, дикого и чертовски сильного арранкара. Все, что было нужно – это заставить оглянуться и понять, что можно не так, что можно по-другому.
Он улыбается ему. Тянет губы в мягкой улыбке, и место огня занимает боль. Окатывает словно прибоем, и Джаггерджак видит ее в остановившейся руке. Видит и понимает. И отвечает такой же. А Ичиго задыхается – он уже отчаялся надеяться, но тот смог его удивить. Теперь Ичиго может показать ему другой путь – не испепеляющее пламя, а гораздо более необузданный вихрь, который может как и обжечь, так и приласкать.
Он протягивает руку поверженному противнику, и Джаггерджак скалится, закусывает щеку изнутри до крови, но не может ее не принять. Недошинигами смотрит открыто, все с той же болью, но без превосходства. И это подкупает. Куросаки признает его. Не как равного, а просто сам факт его существования. Он пришел сюда не убивать. Он пришел сразиться и победить. И арранкару придется это принять вместе с поражением. Принять, чтобы когда-нибудь попытаться победить снова.
Ичиго смотрит заискивающе. Приваливается спиной к осколкам разрушенной стены и как будто молчаливо просит его о чем-то. И когда черная фигура почти скрывается из виду, а сам он начинает проваливаться в обессиленный обморок, Гриммджо понимает. Куросаки просил его держаться. И не умирать.
Он давится подступающей к горлу кровью и злобно ощеривается: не дождешься, Куросаки. Не сейчас, когда вдруг нарисовался этот постыдный долг. Позже, когда мы снова возненавидим друг друга.
Улькиорра Улькиорра
***
Гонка выходит на финишную прямую. Подол платья Иноуэ полощется на ветру словно флаг. Тонкие пальчики прижаты к бледным щекам. Ичиго не сводит с нее внимательного, оценивающего взгляда, а Шиффер – с Ичиго. Молодой шинигами порывист, импульсивен и неуправляем, и это досаждает. В стане господина таких – через одного. И ничего, кроме усталости и раздражения, он у него не вызывает. Шестерка остался где-то далеко внизу, у подножия. Дышит слабо, и рейяцу чуть слышна. Но неумолима. И на миг в сосредоточенные мысли проскальзывает сомнение: не убил. Хотя на его месте убил бы абсолютно любой. И это поражает до странности. Шинигами вообще странный со всей этой похожестью на них, арранкаров. И чтобы понять, придется выяснить степень этой похожести.
Он бьет нещадно, не жалея ни силы, ни чувств, и раз за разом повторяет все свои ошибки. Кватро предупреждал его уже, и теперь ему становится скучно. Если шинигами и научился чему-то новому, то этого все равно недостаточно. Ни сейчас, ни потом.
Женщина заламывает руки и ахает на каждый удар. Все реакции предсказуемы и не изменятся, судя по тому, что он видел на грунте. И ее поведение здесь тоже не меняется. Чего не скажешь о притопавшем квинси. Вот кто оказался китайской шкатулкой с секретом. С виду прост, как прямоугольный параллелепипед, а ковырни грань – и стенки рушатся тысячью плоскостей неизвестности. Простой узор его чувств и эмоций вдруг начинает складываться в многослойный, сложный рисунок, наполненный линиями, точками и завитками. Шиффер почти любуется этом рисунком, отвлекаясь на холеные руки, стискивающие чужие хрупкие плечи.
А потом поднимает взгляд на лицо – и рисунок опять меняется. Как в калейдоскопе. И остановить это изменение он не может. У него кружится голова, и начинает рябить в глазах, пока настырный шинигами продолжает играть этими своими яркими красками. Хочется остановить эту чехарду и заставить Куросаки остановиться. Дыра в туловище отлично этому поможет. И даже помогает на бесконечно-долгую секунду. А потом женщина заливается слезами, квинси полыхает чистой ненавистью, а шинигами… Шинигами чуть вздрагивает, и вместе с ним вздрагивает весь Уэко Мундо. И это поражает настолько, что Кватро захлебывается никогда не вдыхаемым ранее воздухом. Чертова гусеница выползает из своего кокона, превратившись во что-то еще более мерзкое, чем было изначально. И в это слишком сложно поверить. В первую минуту он растерян. Потом зол. А потом ресуррексион не дает ему права на ошибку. Бой продолжается, но этого противника арранкар не знает. Он сделал его таким же пустым, как и он сам. Но даже теперь за пустотой Куросаки стоит еще более глубокая, черная и холодная бездна. Как небо пустыни в полночь. И это пугает настолько, что стоит ему жизни. Он смирился со смертью, принимая удар. Смирилась глупая женщина, обладающая способностями Бога. Вот только квинси, как обычно, остался при своем мнении. Он встает у Куросаки на пути. Дрожит под гнилостным дыханием костяной маски и задыхается от вскипающего жара серо, но смотрит, не отрываясь, прямо в провалы глазниц и пытается отыскать в угольной черноте то, что осталось от непутевого шинигами. И это стоит жизни им обоим. Почти, потому что серо угасает, но маска пока не меняет своего плана – лишь готова выслушать того, кого обязана была защитить. Но Исида молчит, сцепляет зубы и лишь поводит плечом в сторону шаткого обрыва. Не со стороны женщины, со стороны Сексты – и мир вокруг опять меняет свой узор. Пестрый бисер, цветные стеклышки и фантики опять меняют свое положение, и Шиффер чуть прикрывает глаза, борясь с тошнотой. Квинси странный: он равняет четверку к шести и думает, что мертвый шинигами на это купится. Но маска в ответ осыпается пыльным крошевом, и Куросаки падает лицом в пол. К черту логику. Она ничего для них не значит. Не для людей, которые верят. И арранкар пораженно качает головой: шинигами признает его силу и, даже будучи сильнее, все равно пытается остановить бой. Он не собирался его убивать, а падая вот так наземь без сознания, он не просто подставляет спину под удар – он доверяет ему право ударить последним. Доверяет ему жизни своих друзей. Все будет зависеть от выбора самого арранкара. Захочет ли он убить их, когда сам побывал на пороге смерти. Именно об этом и кричал взгляд квинси: ты понял свою цель в бое с Гриммджо, так пойми и теперь. Остановись.
Иноуэ падает следом за шинигами, глотая слезы, растягивает исцеляющий купол над телом. А Исида настороженно смотрит на Улькиорру. Странно видеть в глазах не страх смерти, а страх непонимания.
В холодный песок спускаются все вместе. Иноуэ на радостях бросается к Гриммджо, но замирает: над полузапорошенной, окровавленной фигурой – Абараи и Чад. Она боязливо оглядывается на Куросаки, но тот занят лентой на рукояти меча, а Исида лишь раздраженно фыркает. Улькиорра опять пытается понять сложившуюся мозаику, и только слегка красноватая деталь в виде заострившихся скул Сексты наводит его на определенную мысль. Их приняли. И они теперь, похоже, официально в стане Куросаки. Не шинигами, поправляет себя Кватро и, судя по широкой ехидной усмешке Абараи, ему об этом никогда не дадут забыть. Квинси возводит глаза к потолку неба, и Улькиорре до ужаса хочется повторить жест. Теперь все будет по-другому. И там, где у них никогда не было выбора, вдруг образовалась целая брешь возможностей и вероятностей. И причина этому только одна. И имя у причины только одно. И он ничего от них не потребует за то, что сделал. Даже не подумает ждать чего-то взамен, и это так непривычно, что Кватро не сомневается – они отплатят ему сполна за обретенную свободу. Ухмылка готейского офицера говорит о том, что он в этом не сомневается, и вот теперь Улькиорра может не стесняясь лицезреть купол над головой и пенять на авантюру Куросаки. Отольются им эти «слезки» определенными проблемами. И на самом деле, сейчас их существование подвержено даже большей угрозе, чем у Айзена. Теперь все будет указывать на них. Только вот Куросаки на это откровенно плевать. Он, чуть пошатываясь, валится в подставленные руки красноволосого шинигами и тут же болезненно морщится от громкого голоса.
– Ичиго, какого ляда противник так быстро кончился?!
– Потому что ты всех раскидал, Кенпачи…
Куросаки тихо стонет, а высокий мускулистый шинигами с колокольчиками в волосах, только что победивший Нойтору, лишь раздосадовано фыркает.
– Как обычно…
Кенпачи не двигается, но пристально и с неприкрытым любопытством рассматривает оставшихся в живых. Те все так же не двигаются, только женщина поводит руками, меняя позу над Джаггерджаком. Куросаки молчит, отдыхая на плече офицера, и Улькиорре становится интересно: как же они будут объяснять все это другим и Готею, в частности. А потом замечает хищный прищур Сексты, на миг теряется, а потом доходит – о. Ооо… Этот капитан их противниками уже не считает. Как сказал бы Гриммджо, они теперь – «добыча» Куросаки, а значит – их никто не тронет. Пока. Почти смешно. До нелепости.
Абараи легонько похлопывает Ичиго по плечу, в то время как начинают собираться другие шинигами, но тот реагирует только когда приносят вести о мелкой Кучики. Точнее, они оба реагируют. Дергаются, но почти сразу же успокаиваются. Иноуэ заканчивает с Секстой, и тот, отряхиваясь, тяжело поднимается на ноги.
– Кур-р-росаки…
Раскатистый рык повисает в холодном воздухе почти ощутимой угрозой. Окружающие, хоть и не подают вида, но подбираются, готовясь к атаке. И только рыжий остается спокойным. Улькиорра ждет немедленного рывка, удара, но тот лишь отпускает плечо Абараи и хромает к Сексте. Подлезает под мышку, уцепляется за остатки белой ткани на боку и тянет Гриммджо вперед.
– Бьякуя, где портал?..
Кучики-старший сердито поджимает губы – на что окружающие испуганно вздрагивают. Но еще больший шок вызывает легкий кивок в сторону и показательно-равнодушный выдох.
– Под твою ответственность.
– Как будто когда-то было иначе…
Куросаки бурчит недовольно и сильнее давит на больной бок Гриммджо, еле пришедшего в себя от такой наглости. Он уже собирается опять начать пререкаться, но только закусывает губу.
Абараи встречает взгляд Кучики и тоже устало вздыхает, передвигаясь ближе к Улькиорре.
– Тебе лучше пойти с нами.
Как квинси оказывается в радиусе полуметра от его правого локтя, он не успевает заметить. Абараи пристраивается на шаг впереди, Чад и Иноуэ идут сзади. И это все не просто нелепо, теперь это – уже сумасшествие.
Ренджи Ренджи
***
Злобные переругивания начинаются сразу же на входе в подвал, и он понимает, что головной боли теперь хватит на всех. Урахара же на колоритную компанию лишь поднимает веер к лицу, не скрывая удивления в насмешке.
– Оя, оя, Куросаки-сан, в вашем полку прибыло?
Ругань затихает на мгновение, а потом возобновляется с новой силой, втягивая в свой водоворот и Панамочника.
– Теперь это будет его любимым развлечением.
Исида почти злорадствует, и Ренджи не может с ним не согласиться. Куда лучше, когда интерес скучающего интригана направлен только на двоих, а не на всю честную компанию. Шиффер на подначку предсказуемо не реагирует, но Ренджи не спешит списывать его со счетов. С Урахары станется.
На восстановление отводят всего пару часов. Пока Готей передислоцируется на грунт, в магазин заглядывает Укитаке. Арранкаров и Ичиго демонстративно отводят в сторонку, а Урахара, все так же прячась за веером, не спеша уходит следом за ними. Очевидно, что капитан 13-го отряда принес новости от главнокомандующего. Очевидно, что они никому не понравятся. Очень. Да только Ичиго, вернувшись через полчаса, спокойно ложится обратно под щит Иноуэ и закрывает глаза.
– Они будут сражаться за меня.
Он зачем-то говорит то, что и так уже все знают, но Исида откликается.
– То есть, Готей их пока не тронет.
«Вот именно, «пока»», – уныло вздыхает про себя Ренджи, а Ичиго лишь досадливо морщится. И это тоже всем понятно. Кучики-тайчо сказал, что они – его ответственность, так что Абараи ни капли не сомневается, что временный шинигами опять все вывернет по-своему.
Вернувшиеся еще через 10 минут арранкары спокойны. Джаггерджак привычно оскален, Шиффер эмоционален не более Бьякуи на планерке, а к Ренджи подлетает адская бабочка. Будь ты не ладен, тайчо, – объявляют общий сбор.
В мешанине крупномасштабного боя сложно что-либо рассмотреть да и услышать тоже. Каракура залита всеми оттенками рейяцу и искрит, как недоперегоревшая новогодняя гирлянда. Абараи теряется в этом свете, и только несколько жизненно важных «лампочек» остаются неизменно в поле его духовного «зрения»: Рукия – с Уноханой, тайчо – недалеко, почти поблизости, со своим противником, а Ичиго, главный источник нынешних проблем – и вовсе остался около магазина с арранкарами и Урахарой. И это все так неспроста, что он силой заставляет себя сосредотачиваться на пустых и Забимару. Никто и не говорил, что у чертового Панамочника не будет никакого плана. Огромный огненный столб на границе бокового зрения говорит об этом куда более красноречиво. Да только чем все это кончится, он не берется предсказывать. В любом случае, ничего по-старому уже не будет.
Совсем рядом с ним бьется Мацумото – серая пыль Хайнеко напоминает надоевший песок Мундо, а он чуть не лишается правой ладони, опять отвлекшись на ненужные мысли. Бьякуя ему голову оторвет, когда узнает. Когда, а не если… И тут же он выпускает из виду «точку» Куросаки со своей карты. А это очень и очень плохо.
Гриммджо Гриммджо
***
Джаггерджак не успевает. Катастрофически и почти никуда. Хочется быть везде и всюду, накинуться сразу на всех и грызть, рвать зубами, вонзать когти и убивать, убивать, убивать. Пантера в его руках мечется, дичает, но пока еще подчиняется его приказам. Пустые сами бросаются под ноги, а за ними и нумеросы, и фрассьоны – теперь они для них предатели – чем не хорошая мотивация для жестокой битвы? Этот дружок Куросаки со странной рукой, которого к нему «приставили», старается не путаться под ногами, так что Гриммджо вполне может развернуться и не сдерживаться. А Улькиорра совершенно спокойно ушел с таким же флегматичным отморозком, как и сам. Гриммджо ощущает их даже за пару кварталов от себя. Даже сквозь забивающий все приторный запах рыжего выскочки. О, этого он и на пороге смерти бы не потерял. Не после того, что шинигами с ним сделал. Поэтому, когда навязчивый отголосок вдруг исчезает, его в миг пробивает холодная дрожь. А когда понимает, что рыжего в городе нет вообще, то еле удерживается от паники.
На разрушенном пепелище странный Панамочник приводит в чувство кошку. Рядом валяется другой шинигами, и отчего-то он кажется Гриммджо знакомым. Энергичное вытрясание из последнего, куда они дели Куросаки, ничего не дает – шинигами лишь принимает боевую стойку. И стоит только Сексте шагнуть вперед, как очухивается Урахара.
– Не надо, Ишшин. Может и к лучшему…
У Джаггерджака нет времени слушать их препирательства, Урахара и так знает это. Поэтому просто открывает перед ним сенкаймон.
В зыбком переходе промозгло и сыро, и чем-то напоминает погодку Уэко. Он усмехается привычной мысли и сосредотачивается на рейяцу шинигами – как игла в стогу сена. Здесь сила не окрашена характерным, «личностным» откликом. Переход как огромное болото, в котором утонуть – проще, чем хакама подвязать. И где его найти? И не забыть при этом, что в болоте водится бешеный «аллигатор» – Котоцу, который перекусит тебя на раз. Это тебе не унылая гарганта, проход по которой подобен ленивому взмаху меча. Мир живых и мир мертвых гораздо ближе, чем Сообщество и грунт. Путь к перерождению еще нужно заслужить. А остаться в этом болоте может разве что только законченный псих. Которым, по всей видимости, и является Куросаки, потому что Гриммджо чуть не валится на него, споткнувшись от неожиданности. Какого черта? И тут же повторяет мысль в слух. Да только шинигами никак на праведный гнев не реагирует. Не реагирует вообще ни на что, сколько бы арранкар его не тряс. Рыжий бледен до синевы в неверном свете, холодный пот собирается на висках и ключицах. Тело замерло в позе лотоса, а ладони стиснуты между собой до хруста костей. И Гриммджо это очень не нравится. Медитировать сейчас явно не лучшее время, а место – и подавно. Да и из любого сна Джаггерджак бы его вытащил, только если… Только если шинигами не затянуло во внутренний мир. А, судя по позе, его не просто затянуло – он сам туда ушел. Вот только для чего? Предположений у Гриммджо нет, а значит, Куросаки должен сам ему рассказать. И чтобы не стало поздно, ждать его добровольного ответа арранкар сейчас никак не может. Не тогда, когда на кон поставлены их жизни. А значит, он сам у него спросит.
Насильственное вторжение отдается колющей болью в затылке. Он валится на колени, выставляет вперед руки, и тут же в ладони впивается мелкое крошево камня. Он сосредоточенно вдыхает сквозь стиснутые зубы и поднимает голову: перед ним – полузатопленный мир. Небо, вода и хлипкие остовы разрушенных зданий, и все такое, к черту, сине-белое, что его начинает тошнить. В его внутреннем мире не было красок, как не было красок в Уэко Мундо – они были одинаковыми. А у мелкой занозы в заднице – вода и соль в воздухе. Гриммджо морщит нос и озирается. Чего ради его понесло в гости к своей душе? О чем можно думать в такой момент? В спину подталкивает порыв ветра, и он следует за ним по осколкам бетона. Рыжий где-то здесь, совсем рядом. Шумный выдох у правого бедра заставляет его привычно вздрогнуть, а потом пальцы легко пробегают по костяной шкуре – Пантера укажет ему дорогу. Они перемещаются длинными прыжками, и арранкару уже начинает надоедать эта экскурсия, когда Пантера вдруг резко останавливается. Он замирает следом за ней, а камень под его ногами внезапно обваливается. С неуклюжим всплеском он валится в глубину, а меч остается на разрушенной колонне.
С приступом паники удается справиться только через добрый десяток секунд, пока тело опускается сквозь толщу воды. Он выталкивает из себя оставшийся воздух, а потом вспоминает, что это – всего лишь физиология, и надобность в кислороде преходяща; при всем желании захлебнуться во внутреннем мире шинигами он не сможет. Шинигами. Мысли тут же возвращаются к исходной точке, а по нервам бьет судорогой. Он оглядывается в мутном пространстве, но отклик идет снизу, из сумрачной бездны, и он торопливо дергается к ней. Да только все равно не успевает. Куросаки выпускает свой меч из рук, а его занпакто уже готовится нанести смертельную рану. Какого ляда ему приспичило сражаться с собственной сущностью?! Раздражение мгновенно превращается в полыхающую злость, и он бросается к рыжему что есть сил. Чертов Куросаки почти улыбается, готовый принять смерть. Чертов меч почти плачет, готовый убить. А у Гриммджо зубы сводит от этого блядского трагизма. Ну не может Куросаки по-другому – без соплей и без надрыва. Последним рывком арранкара выносит на линию удара между противниками, и он успевает еще подумать, что довольно быстро расквитается со всеми долгами, прежде чем его накрывает боль и надоевшая темнота.
Гриммджо Гриммджо
***
Жидкий огонь прокатывается по всему телу. Кости выворачивает наизнанку, мышцы перетягивает жгутом, а мозг плавится как воск под напалмом, моментально испаряясь. Он жарко выдыхает и не может сдержать надсадный стон. Куросаки. Банкай. Блядь. Он затянул его в свое чертово перевоплощение! Теперь все внутренности походят на фарш. Надеюсь, тебе так же хреново, Кур-р-росаки…
– И даже более чем.
Тенса рассеянно кивает головой, прислушиваясь к необычным ощущениям. Уши Пантеры под его рукой подрагивают, так же прислушиваясь к обновленному внутреннему миру – в Уэко Мундо вдруг появился океан, и мечи удобно устроились на его берегу. Только удочки не хватает в руках Зангетсу, закатавшего штанины по колено и лениво бултыхающего босыми ногами в набегающих волнах.
Джаггерджак отплевывается от песка, задыхается и кое-как приподнимается на локтях. Вода так близко и так призрачно далека от истерзанного тела, что он готов отдать все, что угодно, только бы добраться до нее.
– Это называется «жажда».
Мечи синхронно скашивают взгляд в его сторону, а арранкар не оставляет попыток доползти до эфемерных волн. Живительная влага оседает испариной на нёбе, перетекает мимолетным облегчением по телу, и он позволяет себе зажмуриться от наслаждения.
– Какого хрена?..
– Это человеческие чувства. Арранкары о них забыли.
Пантера загребает хвостом прибрежный песок, а меч с интересом продолжает его разглядывать.
– Тебе не стоило вмешиваться. Чем это может обернуться для вас обоих, я теперь не знаю.
– А раньше что, знал?
Гриммджо злит его напускное спокойствие. Что-то он недоговаривает. И это «что-то» гораздо больше пустых фраз.
– Если бы ты не вмешался, он получил бы огромную силу, а потом потерял бы все. Одноразовая сделка.
– А теперь?
– А теперь… Он получил тебя, и что будет дальше – не предугадать.
Хвост Пантеры уже намел небольшой курганчик за спиной Зангетсу, и Джаггерджаку тоже невыносимо хочется хоть как-то выместить свое раздражение.
– Зато я знаю, как проверить – я отсюда сваливаю.
Арранкар тяжело переворачивается на спину, пыхтит и долго пытается сесть. Голова нестерпимо кружится, перед глазами – сплошной черно-синий узор, а к горлу моментально поднимается соленый комок.
– Не так быстро. Он еще не сделал ничего из того, ради чего сюда пришел.
– Что я пропустил?..
Дребезжащий голос проходится жалящим рефреном по ушам, а слева от Гриммджо валится на задницу белая копия Куросаки. Пантера поднимает голову с колен Зангетсу и издает угрожающее рычание, но пальцы меча чуть давят на ее холку, и она возвращается обратно. Молчит, но пристально следит за каждым движением пустого.
– О, у нас в гостях арранкарские кошки!
Патлатый омерзительно скалится, и Гриммджо уже готов пересчитать все его зубы своим кулаком, как меч подает голос.
– Не стоит кусать руку, которая тебя кормит.
Зангетсу почти улыбается, вкрадчиво проговаривая слова, а у арранкара медленно, но верно срывает крышу.
– Да какого ж хрена?!...
– А ты еще не понял, киса? Мы теперь все под Королем…
Хичиго глумится над ним с ожесточенной обидой и начинает нервно загребать песок руками, сооружая небольшую горку.
– О! Притопал! Вот сейчас пойдет потеха…
Он усмехается и поводит плечами, прислушиваясь к действиям Хозяина, а Зангетсу лишь вздыхает на озадаченное лицо арранкара.
– Ты, наверное, не ощущаешь того, что происходит снаружи так, как мы. Но если сосредоточишься, то сможешь увидеть.
Подбородком он указывает на бесконечную даль горизонта, и Гриммджо с остервенением сжимает зубы, вглядываясь в черно-синее пространство. А потом, действительно, перед глазами встают смутные образы, с каждой секундой все четче и четче обретая границы. К моменту, как он успокаивается окончательно, горизонт пропадает из виду, а на его месте возникает Каракура.
Гриммджо Гриммджо
***
Мерзкая тварь даже отдаленно не напоминает Айзена. Не человек и не шинигами, не арранкар и не пустой. Выкидыш Хоугиоку. Мутировавшая рейяцу. Чего ради лисий шинигами пытался украсть этот камень? Обычному капитану не справиться с подобной силой. Только такой же мутации. Слепой Тоусен и то был честнее, выбрав себе противника «по зубам». А теперь придется отдуваться этому рыжему выскочке. И им заодно, всем табором. Джаггерджак чертыхается про себя и сжимает кулаки.
– Не дрейфь, киса. Король справится.
Голос пустого срывается на последней ноте, и вместо ободрения отдает неподдельным беспокойством. Арранкар не реагирует на реплику – он сейчас весь сосредоточен на Куросаки и силе, что его переполняет. Во время боя во внутреннем мире Джаггерджака поднималась песчаная буря, наметала барханы и долго сочилась вездесущим песком. В мире Куросаки – даже волны остаются умиротворенно-спокойными. Ветер ровный, руины незыблемы. Гриммджо на миг пугается этого холодного безразличия и украдкой кидает взгляд на Зангетсу и Пантеру – те абсолютно флегматично равнодушны. Зан продолжает гладить костяную «шерсть» на загривке, а другой рукой изредка кидает камни в набегающую пену.
– Не отвлекайся.
А вот пустой с трудом пытается усидеть на одном месте. Ерзает, оглядываясь на горизонт, скалится, вздыхает и дергается. От его мельтешения рябит в глазах, и Гриммджо послушно возвращается к действу снаружи. А смотреть есть на что – Айзен разошелся не на шутку и грозится перепахать полгорода прицельными ударами. Бешеный «кладоискатель», блядь. Куросаки молчит, чуть хмурится и выжидает. Ждет, когда Хоугиоку войдет в полную силу и превращение завершится. Ждет, когда сможет нанести один решающий удар. Волны серо давно уже не обжигают, движения Айзена кажутся слишком медленными, а попытка заточить рыжего в клетку – вообще откровенно смешной. И только на привычную команду они не могут не отреагировать. Тихим голосом Куросаки произносит: «бан-кай…», и Зангетсу мягко приваливается к телу Пантеры, закрывая глаза.
– Эй, старик… Хотя, ты уже не старик. В общем… Ты не помри там.
Хичиго переползает к Зангетсу и устраивает свою ладонь на лоб меча. А тот лишь слабо улыбается, но молчит. Пантера косится на пустого и чуть приоткрывает пасть, обнажая ряд клыков и предупреждая о том, что ему не стоит трогать меч. Хичиго руку убирает, но не отодвигается. Лишь показывает ей длинный синий язык.
Гриммджо хочется заорать в голос о том, что сейчас не до их пререканий, но не может выдавить ни звука. Кровь набатом ударяет в виски, и он мгновенно покрывается ледяным потом.
– Последняя Гетсуга Теншо…
Из него как будто разом вынимают все кости. Кровь в венах испаряется, а рук и ног он больше не чувствует. Нет больше ни страха, ни ненависти. Лишь абсолютная всепоглощающая пустота. Наверное, это и есть смерть. Он тяжело опускается на песок, на автомате отмечая, что пустой, Пантера и меч уже упали в обморок. Последнее, что он видит – это искаженное лицо монстра, разрубаемое надвое, а потом весь мир погружается в поднимающийся океан, а он проваливается в его бездну.
Ренджи Ренджи
***
– Ичиго!..
Он окликает его охрипшим голосом и тут же тяжело закашливается, харкает кровью, но продолжает хромать в сторону рыжего. Куросаки вял и отстранен. Форма шинигами потрепана, рукава оборваны в лохмотья, но на самом нет ни царапины. Только дыхание поверхностное на слабой улыбке да тени под глазами аккурат как у Ханатаро. Он склоняет голову чуть набок и смотрит куда-то сквозь Абараи.
– Ичи, прием!
Ренджи фыркает и забирает лицо рыжего в свои ладони. Пачкает кровью, но на это сейчас обоим глубоко наплевать.
– Где Айзен?
– Где-то на дне…
Куросаки пожимает плечами, и его взгляд становится чуть осмысленней, указывая на колоссальный и прямой, как нож, разлом в скалах. Абараи бы присвистнул от удивления, если бы губы не ходили ходуном от нервного перенапряжения. Горячка боя на грунте выжала его досуха, и он боится даже представить себе, что произошло здесь. Сколько сил на это ушло, и как с этим справится молодой шинигами. Он садится рядом, устало приваливается к плечу Ичиго и облегченно выдыхает.
– Значит, выживем…
Куросаки не отвечает, а потом вдруг теряет сознание, медленно сползая на землю.
– Ч-черт!.. Унохана-тайчо!..
Куросаки отправляют к Урахаре. Ренджи наскоро бинтуется и сопровождает рыжего, так и не выпавшего из бессознанки. Его устраивают на футоне в дальней комнате. Измотанная Иноуэ бросается к нему, а Ренджи обращает внимание на незнакомого шинигами, ошивающегося в комнате.
– Это еще кто?
– Я тебе потом объясню.
Рукия привычно шипит, вцепляясь в его плечо, и он морщится от боли в руке. Потом, так потом.
– Боюсь, это не поможет.
Урахара непривычно серьезен и даже забывает про свой излюбленный веер. Он останавливается в дверях, разглядывая подрагивающий купол над безвольным телом.
– Он не ранен. Арранкар-сан, позволите задать вам несколько вопросов?
И только тут Ренджи замечает зеленоглазого и квинси в углу комнаты.
– А остальных попрошу погулять…
Ухмылка опять приклеивается к лицу Панамочника, и Абараи поспешно шагает в коридор – с того станется дать пинка для ускорения. Они собираются во дворе. Иноуэ, Рукия, Исида, Чад. Мелкая, как и обещала, рассказывает про новенького шинигами, оказавшегося на самом деле «стареньким» и, по совместительству, отцом Куросаки. А Ренджи отрешенно подмечает, что нигде не видит Джаггерджака. Ему безумно хочется курить, и он садится прямо в пыльную траву, выуживая из-за пазухи мятую пачку.
– Черт, последние…
Он бурчит себе под нос и равнодушно разглядывает по-прежнему безмятежно-голубое небо. Усталость наваливается многотонным валуном, и он почти засыпает под негромкий голос Рукии. Ровно до того момента, как возвращается Шиффер. Он переводит взгляд с одного на другого, ни на ком не задерживаясь, и только Исида осмеливается задать мучающий всех вопрос.
– Что с Куросаки?
Точнее, два.
– …и где Джаггерджак?
Арранкар тихонько вздыхает и сосредотачивается на нем, фокусируясь глаза-в-глаза.
– Ку… Куросаки применил специальную технику для того, чтобы уничтожить По… велителя.
Он запинается на именах, как будто впервые их произносит. Определенно, Ичиго опять вляпался по самые булки.
– Она подразумевает под собой использование всей силы шинигами.
Ренджи прикусывает губу и встречает шокированный взгляд Рукии. Пожалуй, только шинигами поймут, что конкретно значит эта фраза. Да квинси догадается через полминуты. Но это уже не важно.
– Секста был в его внутреннем мире в тот момент. Что с ним стало, я не знаю.
– Но он ведь жив?
Иноуэ заламывает руки и начинает ходить кругами по маленькой площадке перед домом.
– Они оба живы. Сейчас шинигами пытаются придумать как их «разделить».
– Думаешь, получится?
Исида, как всегда, думает сначала о плохом.
– Не знаю.
Улькиорра поводит плечами, а Ренджи, не сдержавшись, фыркает.
– Чтобы Куросаки да не справился?
– Ренджи, мы не можем утверждать…
Рукия вторит Исиде и, как обычно, опять не понимает, чем злит старого друга.
– Да брось. И не из такого дерьма выбирались.
Она с Исидой опять солидарно хмурится, а Ренджи встречает внимательный взгляд арранкара.
– В пору придумать какой-нибудь план.
Он настырно затягивается тлеющим фильтром, позволяя бесстыдно рассматривать свою реакцию. А потом Улькиорра выдает что-то навроде кивка и задумчиво цедит.
– Определенно.
Улькиорра Улькиорра
***
Вытянувшиеся лица друзей Куросаки выглядят смешно. Только диковатый шинигами плюет на все условности и предрассудки. Похоже, только он понимает и принимает Куросаки всего, без остатка. Со всеми странностями и заморочками. Он действительно на его стороне.
– Пошли. Подкинем им пару идей.
Абараи кивает на дом и неторопливо поднимается на ноги. Солнце вспыхивает кровавыми бликами в неопрятном хвосте, а сам он чихает в дверях.
– Будь здоров, Нахлебник-сан.
Панамочник тут как тут, усмехается в складки веера. Только глаза не смеются.
– И вам не хворать…
Шинигами, забывшись, ехидничает и тут же смущенно перебивает сам себя.
– Как нам помочь Ичиго?
– О, безусловно, без вас мы не справимся.
Урахара вроде и кривляется, но между тем и говорит серьезно. Улькиорра ловит на себе предвкушающий взгляд и невольно вспоминает одержимого Заэля. Есть у них что-то общее.
Оставшиеся во дворе начинают суетиться, но шинигами останавливает бессмысленные метания жестом, а их уводит обратно к Куросаки.
– Ваши мечи станут проводниками для их сущностей.
Урахара присаживается в изголовье и помахивает веером в темпе нервного паралитика. Однозначно, выдержка – не его конек. Улькиорра и Абараи солидарно пожимают плечами, располагаются по разные стороны от безвольного тела и достают мечи. Прикасаются лезвиями к рукам Куросаки и замирают на бесконечно долгую секунду. А потом проходит минута, вторая, третья. На пятой не выдерживает Абараи – вот у этого терпения не хватит даже на вдох.
– И долго нам так сидеть?
– А ты куда-то торопишься, Нахлебник-сан?
Панамочник почти обижается, а Абараи вспыхивает. Зря он дергается. Ведь никто не думает, что он не хочет помочь рыжему. То, что он беспокоится, видно невооруженным глазом. Они все тут за него беспокоятся. И Улькиорра вдруг ловит себя на том, что почти не удивлен этому. Принять их беспокойство оказалось слишком легко. Как данность.
– До бесконечности, Абараи-сан.
От дверей слышится усталое раздражение, и Исида останавливается в ногах Куросаки, встречая усмешку Урахары.
– Пока не подтолкнете своей рейяцу…
Ну конечно, кто же, кроме квинси, знает о духовной энергии все, если не больше? Они ведь даже не подумали о том, что можно просто применить немного силы. Абараи смотрит на него, сосредотачиваясь, а арранкар медленно выдыхает через нос. Легкий толчок оказывается синхронным. Мизерным – на что хватило ума у обоих, потому что в противном случае они просто покалечили бы Куросаки. Но и этого более чем достаточно – ответным всплеском их раскидывает в разные стороны, припечатывая к стенам. Абараи улетает сквозь седзи в коридор, Панамочник рушится на шкаф, квинси валится ничком в самом дальнем углу, а Улькиорра сползает на пол по стене. Куросаки, даже в забытьи, горяч и порывист. От тела Сексты идет чуть видимый сухой обжигающий жар. Он тяжело рвано выдыхает сквозь зубы сгусток крови и тут же закашливается. Улькиорра медленно встает и склоняется над шестеркой. Кожа того раскалена, как будто плавится изнутри от серо. Даже дыхание как из печки. И Шиффер уже абсолютно ничего не понимает.
Панамочник перебирается поближе, внимательно приглядывается и прислушивается к обоим телам. Абараи помогает подняться Исиде, и они тоже не могут оторвать от них встревоженного взгляда.
– Секста, ты меня слышишь?
Улькиорра пробует на удачу, но тот вдруг болезненно морщится и сорванным тихим голосом выдает несколько настолько непечатных слов, что Кватро хочется недовольно прицыкнуть на него.
– Сам… как думаешь?
Гриммджо жмурится и наконец чуть приоткрывает глаза. Садится, опираясь на подставленный локоть Шиффера, и снова сплевывает красным.
– Что-то не так…
Джаггерджак с квинси начинают одновременно. Первый заполошно оглядывается по сторонам, а второй заполошно оглядывает его.
– И я даже знаю что…
А Абараи в это время приподнимает Куросаки, перетряхнувшегося навзничь. Осторожно похлопывает по щекам и усаживает, когда тот начинает стонать.
– Оя, оя…
Смешок Урахары выглядит совсем нелепо, но Улькиорру тоже тянет посмеяться – от безысходности. Квинси сказал, что что-то не так. Секста дергается, как будто потерял свой меч. А у Куросаки в челке – ярко-голубая прядь. Меч. Волосы. Меч… Нет, это не смешно. И Джаггерджак тут же бросается к Ичиго.
– Куросаки! Верни мой меч!!
И даже Абараи тут не поможет – арранкар трясет его как тряпичную куклу из стороны в сторону. А тот пускает фонтан крови из носа и заново валится в обморок. На этот раз – надолго. Вот тебе, Гриммджо, расплата за все твои грехи. Недаром говорят, что «любопытство погубило кошку». Тебя оно подставило с первой встречи. И никто тебя не просил лезть к нему. Сейчас можешь смело плясать на своей могиле.
– Почему это произошло?
Абараи отмахивается от громких безумных воплей, и квинси тоже заинтересованно пододвигается ближе к шинигами.
– Я могу только предположить…
Урахара по привычке закрывается веером, и желание убить его возникает у всех троих одновременно.
– Последняя Гетсуга Теншо забрала все его силы, а рейяцу больше не может накапливаться в теле. Это как если бы прорвало плотину – вода-рейяцу уходит свободным потоком. Поэтому Куросаки-сану нужен был какой-то «заслон», «якорь», за который его сила будет держаться. А раз сила арранкара была внутри него в момент «прорыва», то она и осталась сдерживать чужой поток, чтобы не вылиться вместе с ним.
– И долго мне его «держать»?!
Джаггерджак оставляет в покое бессознательное тело и рычит от бессилия.
– Пока не «наполнится», то есть не восстановит силы.
Панамочник пожимает плечами и усмехается уже открыто.
– Если бы не ваше вмешательство, Куросаки-сан больше не смог бы быть временным шинигами. Вы его спасли.
На это Секста опять начинает метаться по комнате, но Урахара ничего не хочет слушать, поспешно выпроваживая всех за дверь. Абараи пересказывает случившееся друзьям, Джаггерджак продолжает беситься, а Улькиорра вдыхает глубоко-глубоко, полной грудью, свежесть наполненных синевой сумерек. После Уэко все здесь кажется слишком цветным и ярким. Вот, значит, как теперь повернулось… Он лениво рассматривает разношерстную толпу и почему-то вдруг чувствует себя необычно-потерянным, вырванным из полотна мироздания, одиноким… Как будто Куросаки был единственным, кто связывал их миры и всех их вместе. Хотя, почему «как»? Так оно и есть. И возможно, еще и поэтому так буйствует Гриммджо. Тоже чувствует эту пустоту. Зато теперь арранкар полностью отплатит шинигами за свою жизнь. А чем расплачиваться ему, Улькиорре?
Бьякуя Бьякуя
***
В магазине Урахары шумно. Несмотря на ранний час, со двора слышны громкие голоса. И Бьякуя только вздыхает – общаться с риокой и так тяжело, а неприятные новости тот вообще не выносит, так что ему опять будут мотать нервы. И представшая перед глазами картина ничуть его не удивляет: Куросаки снова орет.
– Да можно подумать, я тебя за уши тащил!! Ты сам влез в мой мир и сам подставился! А теперь я виноват?! Я не могу это контролировать!
– Да что ты вообще можешь?! Недошинигами! Слабак!
Джаггерджак хватает его за грудки и ощутимо встряхивает, Куросаки вырывается, и между ними тут же влезает Абараи.
– Да хватит вам! Никто ни в чем не виноват! Достали уже!..
– Оставьте их, Абараи-сан. Им только в радость.
Квинси брезгливо морщится, но остается спокойным. Усаживается рядом с другим арранкаром, отрешенно наблюдающим за сценой во дворе, и складывает руки на груди. А в доме идет бурная возня Урахары со своими помощниками и Шихоин. Только сутки прошли с окончания боя, они почти все ранены и нуждаются в отдыхе, и только у этих двоих энергия бьет через край.
Его появление остается незамеченным всего несколько секунд, но спорщики опять возвращаются друг к другу.
– …как будто мне забот мало было! И еще эта челка клоунская…
– Клоунская?! Да я тебя сейчас в блин раскатаю, Куросаки!
– Кишка тонка!
– Абараи-фукутайчо…
А вот стоит подать голос, как лейтенант вмешивается уже более основательно. Раздает два крепких подзатыльника, зная, как капитан не любит склок, и те пораженно замирают.
– Угомонитесь.
Даже голос меняется – как будто младших офицеров строит на плацу. У него настолько дельно это выходит, что Бьякуя каждый раз поневоле останавливается, наблюдая. Зычный веселый голос, компанейский характер, справедливый и в меру строгий командир. Его уважают. А вот Бьякую боятся. И что из этого лучше, он не знает.
– О, Кучики-сан собственной персоной. Какие новости?
Ажиотажа Урахары он не разделяет от слова «совсем». Но раз Куросаки пока не может явиться в Сейретей, то Бьякуе приходится выступать глашатаем воли нового Совета. И ему же придется выслушивать все недовольные крики. В прошлый раз ходил Укитаке – и одному Кёораку известно, как он смог так спокойно договориться с этой взрывоопасной смесью. У него не получится. Если только Абараи не поможет.
Они переходят в дом, и Бьякуя и рад бы просто вывалить это на Куросаки и вернуться в отряд, да не получится. Без шансов. Урахара прячется за веером, квинси замирает в углу, Куросаки и Джаггерджак расходятся в разные стороны под суровым взглядом Абараи, и только Шиффер без тени эмоций встречает его взгляд.
– Вы можете вернуться в Уэко Мундо. Шиффер – хоть прямо сейчас, Джаггерджак – после того, как восстановит силы. Готей не будет преследовать вас двоих, пока вы не нарушаете законы наших миров.
Это и приговором-то назвать нельзя. От них просто отмахнулись, будучи занятыми более серьезными делами: восстановлением баланса, выжившими пустыми и подсчетом потерь. Весьма цинично думать, что раз их кто-то однажды победил, то с ними может справиться любой.
– А если они решат остаться здесь?
А риока сразу чует подвох.
– Я уже предупреждал тебя об ответственности, Куросаки. Так что ничего не изменилось. В таком случае будет необходим кто-то, кто будет контролировать их действия в течение года – столько продлится «испытательный срок».
– То есть соглядатай?
– Тебе-то что? Тебе все равно от этого не отмахаться.
Куросаки вмиг переводит озлобленный взгляд на Сексту, и Абараи тут же вмешивается.
– Джаггерджак, Куросаки, просто дослушайте.
– Именно. По известным причинам, Джаггерджак и Куросаки будут связаны этим соглашением. И неважно насколько долго будут восстанавливаться их силы.
Ичиго хмурится и молчит, а потом вдруг оборачивается к Кватро.
– А что решил ты, Улькиорра?
Вопрос кажется странным. Никто из них даже и подумать не мог, что тот будет выбирать. Это дело решенное. Но арранкар вводит всех в ступор тихой репликой.
– Я остаюсь.
Изумление абсолютно неподдельно, и только Куросаки кивает как ни в чем не бывало, а потом усмехается Бьякуе.
– И кто будет его наблюдателем?
Взгляды почему-то прикипают к Урахаре, и тот удивленно паясничает.
– С чего бы вдруг?
– Я буду.
Предложение квинси повергает в еще больший шок, и они пораженно застывают. Немая сцена длится почти полминуты, пока Бьякую не дергает за язык.
– Не выйдет. Силы не равны.
– А кто тогда? Чад? Или, даже не вздумайте, Иноуэ?
Риока тут же подбирается, хмурится и добавляет сталь в голос.
– Я вполне могу…
– А ты не надорвешься, Куросаки?
Джаггерджак ухмыляется, тоже злится, но даже он понимает, что если Кватро вдруг решит взбрыкнуть, то никаких сил ни квинси, ни рыжего, тем более в таком состоянии, не хватит, чтобы ему противостоять. А пока суд да дело, он успеет разнести пол-Каракуры. И он не понимает этой готейской беспечности. Он, например, четверке не верит ни на гран. И судя по окаменевшему лицу капитана, тот не верит тоже. Только Абараи с Куросаки одинаково упрямо настроены.
В споре взглядов побеждает Бьякуя.
– Тогда квинси. И ты действительно не выдержишь в случае чего, Куросаки.
Мнения Улькиорры на этот счет не спрашивает никто – хватило лишь раза, чтобы тот открыл рот. Кучики достает из-за пояса два узких браслета и двигается к Сексте. Подзывает Куросаки, активирует специальное заклинание кидо, замыкая одного на другого. Те шипят на болезненную волну рейяцу, и Джаггерджак тут же обещает.
– Я убью тебя, Куросаки, после всего.
– Обязательно.
Рыжий не остается в долгу, а Кучики уже переключается на квинси с четверкой. Те процедуру проходят молча, даже почти не смотрят друг на друга. А у Бьякуи возникает странное ощущение, что это ничем хорошим не кончится. Однозначно. И ни для кого.
Гриммджо Гриммджо
***
Устроились они, на самом деле, неплохо. Панамочник предлагал воспользоваться гигаем, но ему и в духовном теле замечательно – можно совершенно спокойно бродить по всему городу, изучая и осматриваясь. Раньше у него на это не было ни причины, ни надобности. А теперь это здорово помогает справиться со скукой. Ровно до того момента, как Куросаки вернется из своей чертовой школы, и они смогут наконец, не сдерживаясь, размяться. За неимением возможности драться на мечах, он с лихвой компенсирует это кулачным боем в подвале Урахары. И это – ни с чем не сравнимое удовольствие. Куросаки бесит его и сам бесится, а доводить его до белого каления так же здорово, как полоснуть хорошенько когтями ресуррексиона по горлу. О, он навсегда выбьет всю эту жалостливую дурь из все-еще-не-шинигами. Чтобы больше неповадно было заниматься благотворительностью. И себе лишний раз напомнит, что инициатива, как всегда, наказуема.
Куросаки заводится с пол-оборота. Первый месяц на грунте они почти не отлипают друг от друга. Джаггерджак сильнее физически, но рыжий ловок, быстр и настырен в своей импульсивности. На второй – они и мысли не могут допустить, чтобы прогулять эту своеобразную «тренировку».
Гриммджо привычно слизывает кровь с разбитой губы – кулак рыжего пришелся по касательной, зацепив маску, но довольно ощутимо мазнул по зубам. Куросаки что, придурок, лупить по кости со всей силы? Хотя, это не так уж и важно – под вечер придет Иноуэ и излечит их помятые тела. А потом Джаггерджак вконец обнаглеет и припрется спать на диван в гостиной шинигамского дома. Рыжий на это может лишь поразиться терпению домочадцев Урахары, которые и уломали отца «пригреть кошака на шее». Выдержали почти два месяца, прежде чем взвыть благим матом – им и Урахары хватало с избытком. Но в подвал пускали. И поначалу даже присутствовали на показательных боях, пока не надоело. А надоело всем достаточно быстро, в отличие от сумасбродной парочки.
Драться с Куросаки – это как ходить по лезвию меча – опасно любым непродуманным движением. И это вызывает яростный восторг и исступленное желание победить. От первого реванша в простой недолгой потасовке, когда он зажимает рыжего болевым и мордой в искусственный камень скалы, ему хочется удовлетворенно зарычать. А еще – вцепиться клыками в загривок и свернуть позвонки. Но эта вспышка проходит достаточно быстро – она – всего лишь отголосок его прошлого, часть безудержного голода Пантеры. И он почти сочувствует Куросаки – если она покажет ему эту часть… то, вкупе с его собственным пустым, все однажды может выйти из-под контроля. В такой ипостаси бояться нужно было не арранкаров – бояться нужно было шинигами. Гриммджо еще хорошо помнит полыхающую рейяцу над Лас Ночес, когда рыжий ушел за Кватро. Это действительно пугает.
А с другой стороны – без Пантеры он чувствует себя как будто голым. Поэтому и хочется что есть силы вдарить, причинить боль и страдание, поглотить…
Драться с Джаггерджаком – как будто биться головой о стену, балансируя надо рвом с пираньями – чуть расслабишься, и от тебя не останется ничего. Разве что изжога. Поэтому он и не дает Куросаки расслабляться. Следует за ним неустанно. Потому что с каждым днем все хуже и хуже может переносить расстояние между ними. Поход в его дом – одна из причин – он почти не чувствует Пантеру. Ему нужно быть ближе. Ему нужно стать сильнее, иначе этот своеобразный «отпуск» может затянуться до бесконечности. А он очень не любит ждать.
Куросаки поразительно живой, яркий и гибкий во всех отношениях. Неспроста он зацепил его с самого первого столкновения. Поначалу он казался лишь наглым дохляком, бахвалящимся выскочкой, но с каждой новой встречей невольно приходилось признавать, что так-то оно так, но и растет он очень быстро. Мужает на глазах, хотя сам еще совсем мальчишка. А в Уэко он почти не узнал его с этим всепонимающим взглядом карих глаз. И он не просто стал наравне, он ушел далеко вперед, имея при себе лишь одно желание: защитить близких ему людей. Арранкарам этого не понять. Они бы не стали защищать ни одного пустого. А вот то, что Куросаки и их теперь приписывает к «своим» вообще ни в какие ворота не лезет. Противника щадить не надо, его нужно убить. Да только рыжий опять все делает по-своему. И ни один из них не смог бы предположить, что все закончится именно так.
Улькиорра Улькиорра
***
Бледный свет раннего утра пробивается сквозь легкие шторы. Просыпаться здесь было непривычно ото всего, начиная с мягкой постели и заканчивая шумом машин с улицы. Странно и одновременно как будто знакомо. Что-то вроде «мышечной памяти». Улькиорра вчера наткнулся на какой-то медицинский справочник в богатой библиотеке дома квинси – и термин впился в мозг. Его не столько интересовало содержание книги, сколько само умение читать. Раньше он даже не задумывался об этом. Раньше. А теперь вот как все обернулось. Прожить год в Каракуре, не привлекая внимания и не дергаясь – что за странное «наказание»? «Проверка на вшивость», как выразился Куросаки и был, конечно же, прав. Для их пребывания в мире живых Сейретею нужны были гарантии, и они посадили их на короткий поводок. Ограничитель силы не позволял использовать ресуррексион и скрывал рейяцу. Неплохо, если хочешь спрятаться, и неприемлемо, если хочешь сражаться. Сражаться хотел Джаггерджак, а он… Он, пожалуй, больше ничего не хотел. Бывший господин давал силу и цель – уничтожить. Но пришел шинигами и оказался сильнее. И он хотел мира. И Улькиорре ничего не оставалось, только как подчиниться. Потому что и у него одно желание все-таки было – выжить.
Возвращаться в Уэко не имело смысла. Лишь разруха и песок. Остался ли кто-то в живых из арранкаров его не волновало – подчиняться кому-либо еще он не собирался, а подчинять самому не было никакой выгоды. Ни сила, ни власть в пустом мире не имеют значения. История с Айзеном его разочаровала. И, вопреки всем его амбициям и настроениям, Кватро захотелось чего-то нового. Увидеть мир живых не через зрачок гарганты, а самому, воочию, вспомнить каково это. Ведь здесь слишком много ярких красок и слишком много жизни, чтобы вот так сходу разобраться одному мертвому арранкару.
Его желание удивило всех, кроме Куросаки. Тот отчего-то думает, что понял его мотивы, но арранкар не спешит его переубеждать. Гораздо ближе к правде оказывается квинси – раз предложил выступить его «надзирателем». Ни тени страха не мелькнуло на его лице, а значит, он уверен, что арранкар пока не собирается «буйствовать». Скорее он вынашивает какой-то коварный план или готовится к чему-то. Поэтому квинси хочет за ним проследить. Весьма рациональное и логичное заключение. Улькиорра подумал бы так же, окажись на его месте. Это Куросаки склонен доверять, пусть и бывшим, врагам, а Исида везде видит противоречие. Арранкара опять удивляет этот «калейдоскоп» – тот не только не доверяет ему, но и в шинигами сомневается. Может быть, не так сильно в Куросаки, но к остальным питает загадочную озлобленность. И Кватро не может это игнорировать.
Квинси приводит его в свой дом. Просторная квартира на последнем этаже в простой многоэтажке на другом конце города. Обширная библиотека из старых книг, аскетизм и почти стерильная чистота. Странно для шестнадцатилетнего подростка. Абсолютно. Но его устраивает. В пику он даже согласился на гигай, чтобы не отставать от закидонов квинси. «В Риме поступай как римлянин» – находит он лишнее подтверждение правильности своей теории в очередной книге, и пытается привыкнуть к новым обстоятельствам. Точнее, научиться превозмогать их. Например, это – блеклое утро, прохладные простыни, тонкий запах чая с жасмином… Исида уходит в школу, не дожидаясь его на завтрак. Но стол всегда накрыт на двоих, а в холодильнике – и обед, и ужин; и даже после краткого инструктажа он наверняка сможет воспользоваться микроволновкой. Но есть почти не хочется. Гигай устроен по полному подобию человеческого тела, и Урахара предельно ясно объяснил, как ухаживать, как освобождаться при необходимости, и как сильно беречь его прекраснейшее творение. И арранкар старается выполнять пожелания. Хотя бы ужинать. И опять в одиночку – Исида приходит поздно, что-то перехватывает и усаживается за учебники. Они почти не разговаривают. Несколько фраз о повседневной рутине – вот и весь разговор. Гораздо больше времени они проводят в молчании. В редкие вечера, с книгами, на разных концах дивана в библиотеке. И проходит достаточно много времени, прежде чем квинси сам заводит с ним непринужденную беседу. Почти месяц. И почти «не-при-нужденную».
– Не стоит так на меня смотреть, я могу неправильно тебя понять. Просто скажи.
– Почему ты живешь один?
Улькиорра откладывает бесполезную теперь книгу и в открытую разглядывает мальчишку. Очевидно, что комната, в которую его определил квинси, раньше кому-то принадлежала. Мужчине, если судить по характерной обстановке. И он уже прекрасно знает, что шестнадцатилетние подростки не могут жить одни. По целому ряду причин. Он хочет выяснить этот ряд у квинси.
– Потому что мой дедушка умер.
Исида от чтения не отвлекается, но деланно-равнодушный вид не обманул бы и Ямми.
– А другие родственники?
– Отец живет отдельно.
Странный разговор. Почему отдельно? Судя по семейству Куросаки – простые ценности еще долго будут в норме. Откуда средства к существованию? Еда всегда на столе, и он ни разу не потребовал какой-либо компенсации, и ни разу ни в чем не ограничил. И совсем уже странный вопрос – тебе не одиноко? Шиффер, вспоминая все те же ценности, вытаскивает на свет и сопутствующие чувства: любовь, родственная привязанность, обида. Скорбь – как теперь оказывается.
Разговор на этом обрывается, но Улькиорра продолжает смотреть. Пока квинси легонько не вздыхает.
– Ты меня смущаешь.
Ооо… И снова – легкий перестук в стеклянной трубке с зеркалами. Смущение. И пока он пытается логически к нему прийти, квинси уходит в свою комнату со слегка порозовевшими скулами.
Ответ не находится ни через час, ни через два. И он решает назавтра заглянуть в подвал Урахары – если Куросаки будет хоть немного вменяем после драки с шестеркой, он спросит у него.
Не устаю благодарить свою замечательную бету Antennaria за колоссальную работу!))
Нам действительно пришлось попотеть с этим "великим и могучим" языком(( Но, надеюсь, оно того стоило))
Итак, само творение:
"Калейдоскоп"
Направленность: Слэш
Автор: Yuzik
Беты (редакторы): Antennaria
Фэндом: Bleach
Пейринг или персонажи: Гриммджо Джаггерджак/Куросаки Ичиго, Кучики Бьякуя/Абарай Ренджи, Улькиорра Шиффер/Исида Урю, Урахара Киске, Готей и Генсей мимоходом
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Драма, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика
Размер: Макси
Статус: закончен
Описание:
Куросаки приходит в Уэко, чтобы вернуть Иноуэ, а забирает с собой двух арранкаров, тем самым опять переворачивая всю свою жизнь с ног на голову.
Примечания автора:
Вольная интерпретация произошедшего, начиная с арки с арранкарами. Махровый ООС, мертвый обоснуй и обсценная лексика. «Физика» сил и прочих рейяцу не соблюдена.
Тема Улькиорры: Marina Faib – «Little magic music box»;
тема Бьякуи: Hocico – «Firewalking»;
тема Ренджи: Rawtekk&Аudeka – «Samurai»;
тема Гриммджо: Аcylum – «The enemy (Kopf durch die wand)»;
тема Ичиго: London elektricity – «Telefunken lizard filter (Rawtekk remix)».
Весь текст целиком: yadi.sk/i/NwLPOz_I3Z7THE
Или, если кому-то удобнее, можно прочитать на фикбуке
ИчигоИчиго
***
Ночь в Уэко вымораживала душу. Пробиралась ледяными пальцами под одежду, и даже призрачный, блеклый огонь костра не помогал согреться. В чертовой пустыне веяло могильным холодом, и она действительно несла смерть. Песок был похож на стеклянную пыль – иссеченная кожа зудела и саднила от постоянного соприкосновения. Ноги утопали в песчаных барханах, и идти было тяжело. Поднявшийся ветер нес надоевшее крошево, взвивал в воздух и бросал в измученные тела. Песок скрипел на зубах, сыпался в складки хакама и въедался в ладони намертво. Ичиго казалось, что он наелся этого чертова песка на всю оставшуюся жизнь. Он теперь возненавидит пляжи. А еще – холод и бездонную тьму над своей головой.
Кровь ползла по правому виску. Смешивалась с потом и стягивала кожу липкой коркой. Горячее, тяжелое дыхание было единственным источником тепла в этом промозглом мире. Оно да полыхающая ярость схватки.
Замок Айзена вырастал из песка подобно одному из барханов. То приближался, то отдалялся. А стены оказались такими же холодными. Сухими и крепкими. Да только с виду – под ударом крошились, как высохший ракушечник, с громким хрупким треском.
Бешеная погоня выматывала. Цель была близка, но путь к ней оказался слишком тернист и извилист. Ичиго уже надоело падать, подниматься и вновь расшибать колени об очередного противника. На этот раз они посмели прикоснуться к тому, что неотъемлемо принадлежало его миру. К наивной девушке с большими серыми глазами и до невозможности добрым сердцем. И им не стоило этого делать. Ведь он не намерен больше никого терять. Никого из тех, кто стал ему дорог. Кто встал рядом с ним и сражался. Он разнесет эти чертовы хоромы по кирпичику до основания, но сделает все как надо. Один раз он уже сдался, и эта ошибка стоила жизни его матери. С тех пор он не сделал и шагу назад, и не намерен отступаться теперь.
Схватка будоражит кровь. Отзывается тянущей болью в мышцах, наливается тяжестью в рукоять меча и набатом ударяет в затылок. А потом в затылок ударяет очередной стеной, и Ичиго становится плевать на всю эту пастораль. На холодные виды загробного мира и чудаковатость архитектурных изысков. Остается только противник. Гриммджо Джаггерджак. Он вводит Куросаки в ступор. Такую же яростную ненависть и звериную озлобленность он видел только у одной сущности – у мелкого монохромного пакостника в своей голове. О, однажды он показал Ичиго свой голод. Заставил прочувствовать все до последней молекулы желания, и не поддаться ему стоило огромных усилий. Это же Куросаки видит и сейчас. В синем пламени его взгляда. И не может не реагировать. Не может не бросаться навстречу, как и во все прошлые разы. Не может не отвечать на холодное всепоглощающее пламя таким же огнем. Вот только там, в глубине, за пламенем, у арранкара ничего нет. Абсолютно. Пустота. И наверное, еще и поэтому их зовут пустыми. Зато у Ичиго в этом пламени горят аж трое: субтильный старик Зан, придурковатый пустой и сам он, всем своим сердцем. А Гриммджо не такой – он выгорает дотла, каждый раз почти обращается в пепел, отдается огню полностью, без остатка. И от него скоро действительно ничего не останется. Потому что ему некого защищать, не за что бороться и нечего оставить после себя. Его душа – пустая. И Ичиго ему почти сочувствует. Не жалеет. И только почти. Потому что огонь – вот он – на расстоянии поднятого меча и ближе. Опаляет, манит и полыхает. И у него не так много времени, чтобы жалеть кошака, пока он старается сам не обратиться в пепел.
С первой встречи противостояние интриговало. Подогревало ненависть, раззадоривало внутреннего пустого и заставляло беситься: догнать, подмять, уничтожить. Он и чурался этого чувства, но и не понимать не мог, что с новым противником придет и новая сила. И она ему понадобится.
Сам же Джаггерджак больше походил на хамоватое быдло, которое фанатично следовало за Ичиго все школьные годы и которое ему приходилось постоянно ставить на место. Ничего нового в этой ярости не было. Да только силы оказались не равны. И тогда ударило, заставило раскрыть глаза и присмотреться повнимательнее к рычащей груде мышц. А когда увидел, понял, то и реагировать по-прежнему больше не смог. В пустоте Гриммджо, казалось, можно что-то найти. Если окунуться поглубже да показать ему самую изнанку его собственной опаленной души.
Этим он и занялся, раз за разом выбивая пыль из наглого, дикого и чертовски сильного арранкара. Все, что было нужно – это заставить оглянуться и понять, что можно не так, что можно по-другому.
Он улыбается ему. Тянет губы в мягкой улыбке, и место огня занимает боль. Окатывает словно прибоем, и Джаггерджак видит ее в остановившейся руке. Видит и понимает. И отвечает такой же. А Ичиго задыхается – он уже отчаялся надеяться, но тот смог его удивить. Теперь Ичиго может показать ему другой путь – не испепеляющее пламя, а гораздо более необузданный вихрь, который может как и обжечь, так и приласкать.
Он протягивает руку поверженному противнику, и Джаггерджак скалится, закусывает щеку изнутри до крови, но не может ее не принять. Недошинигами смотрит открыто, все с той же болью, но без превосходства. И это подкупает. Куросаки признает его. Не как равного, а просто сам факт его существования. Он пришел сюда не убивать. Он пришел сразиться и победить. И арранкару придется это принять вместе с поражением. Принять, чтобы когда-нибудь попытаться победить снова.
Ичиго смотрит заискивающе. Приваливается спиной к осколкам разрушенной стены и как будто молчаливо просит его о чем-то. И когда черная фигура почти скрывается из виду, а сам он начинает проваливаться в обессиленный обморок, Гриммджо понимает. Куросаки просил его держаться. И не умирать.
Он давится подступающей к горлу кровью и злобно ощеривается: не дождешься, Куросаки. Не сейчас, когда вдруг нарисовался этот постыдный долг. Позже, когда мы снова возненавидим друг друга.
Улькиорра Улькиорра
***
Гонка выходит на финишную прямую. Подол платья Иноуэ полощется на ветру словно флаг. Тонкие пальчики прижаты к бледным щекам. Ичиго не сводит с нее внимательного, оценивающего взгляда, а Шиффер – с Ичиго. Молодой шинигами порывист, импульсивен и неуправляем, и это досаждает. В стане господина таких – через одного. И ничего, кроме усталости и раздражения, он у него не вызывает. Шестерка остался где-то далеко внизу, у подножия. Дышит слабо, и рейяцу чуть слышна. Но неумолима. И на миг в сосредоточенные мысли проскальзывает сомнение: не убил. Хотя на его месте убил бы абсолютно любой. И это поражает до странности. Шинигами вообще странный со всей этой похожестью на них, арранкаров. И чтобы понять, придется выяснить степень этой похожести.
Он бьет нещадно, не жалея ни силы, ни чувств, и раз за разом повторяет все свои ошибки. Кватро предупреждал его уже, и теперь ему становится скучно. Если шинигами и научился чему-то новому, то этого все равно недостаточно. Ни сейчас, ни потом.
Женщина заламывает руки и ахает на каждый удар. Все реакции предсказуемы и не изменятся, судя по тому, что он видел на грунте. И ее поведение здесь тоже не меняется. Чего не скажешь о притопавшем квинси. Вот кто оказался китайской шкатулкой с секретом. С виду прост, как прямоугольный параллелепипед, а ковырни грань – и стенки рушатся тысячью плоскостей неизвестности. Простой узор его чувств и эмоций вдруг начинает складываться в многослойный, сложный рисунок, наполненный линиями, точками и завитками. Шиффер почти любуется этом рисунком, отвлекаясь на холеные руки, стискивающие чужие хрупкие плечи.
А потом поднимает взгляд на лицо – и рисунок опять меняется. Как в калейдоскопе. И остановить это изменение он не может. У него кружится голова, и начинает рябить в глазах, пока настырный шинигами продолжает играть этими своими яркими красками. Хочется остановить эту чехарду и заставить Куросаки остановиться. Дыра в туловище отлично этому поможет. И даже помогает на бесконечно-долгую секунду. А потом женщина заливается слезами, квинси полыхает чистой ненавистью, а шинигами… Шинигами чуть вздрагивает, и вместе с ним вздрагивает весь Уэко Мундо. И это поражает настолько, что Кватро захлебывается никогда не вдыхаемым ранее воздухом. Чертова гусеница выползает из своего кокона, превратившись во что-то еще более мерзкое, чем было изначально. И в это слишком сложно поверить. В первую минуту он растерян. Потом зол. А потом ресуррексион не дает ему права на ошибку. Бой продолжается, но этого противника арранкар не знает. Он сделал его таким же пустым, как и он сам. Но даже теперь за пустотой Куросаки стоит еще более глубокая, черная и холодная бездна. Как небо пустыни в полночь. И это пугает настолько, что стоит ему жизни. Он смирился со смертью, принимая удар. Смирилась глупая женщина, обладающая способностями Бога. Вот только квинси, как обычно, остался при своем мнении. Он встает у Куросаки на пути. Дрожит под гнилостным дыханием костяной маски и задыхается от вскипающего жара серо, но смотрит, не отрываясь, прямо в провалы глазниц и пытается отыскать в угольной черноте то, что осталось от непутевого шинигами. И это стоит жизни им обоим. Почти, потому что серо угасает, но маска пока не меняет своего плана – лишь готова выслушать того, кого обязана была защитить. Но Исида молчит, сцепляет зубы и лишь поводит плечом в сторону шаткого обрыва. Не со стороны женщины, со стороны Сексты – и мир вокруг опять меняет свой узор. Пестрый бисер, цветные стеклышки и фантики опять меняют свое положение, и Шиффер чуть прикрывает глаза, борясь с тошнотой. Квинси странный: он равняет четверку к шести и думает, что мертвый шинигами на это купится. Но маска в ответ осыпается пыльным крошевом, и Куросаки падает лицом в пол. К черту логику. Она ничего для них не значит. Не для людей, которые верят. И арранкар пораженно качает головой: шинигами признает его силу и, даже будучи сильнее, все равно пытается остановить бой. Он не собирался его убивать, а падая вот так наземь без сознания, он не просто подставляет спину под удар – он доверяет ему право ударить последним. Доверяет ему жизни своих друзей. Все будет зависеть от выбора самого арранкара. Захочет ли он убить их, когда сам побывал на пороге смерти. Именно об этом и кричал взгляд квинси: ты понял свою цель в бое с Гриммджо, так пойми и теперь. Остановись.
Иноуэ падает следом за шинигами, глотая слезы, растягивает исцеляющий купол над телом. А Исида настороженно смотрит на Улькиорру. Странно видеть в глазах не страх смерти, а страх непонимания.
В холодный песок спускаются все вместе. Иноуэ на радостях бросается к Гриммджо, но замирает: над полузапорошенной, окровавленной фигурой – Абараи и Чад. Она боязливо оглядывается на Куросаки, но тот занят лентой на рукояти меча, а Исида лишь раздраженно фыркает. Улькиорра опять пытается понять сложившуюся мозаику, и только слегка красноватая деталь в виде заострившихся скул Сексты наводит его на определенную мысль. Их приняли. И они теперь, похоже, официально в стане Куросаки. Не шинигами, поправляет себя Кватро и, судя по широкой ехидной усмешке Абараи, ему об этом никогда не дадут забыть. Квинси возводит глаза к потолку неба, и Улькиорре до ужаса хочется повторить жест. Теперь все будет по-другому. И там, где у них никогда не было выбора, вдруг образовалась целая брешь возможностей и вероятностей. И причина этому только одна. И имя у причины только одно. И он ничего от них не потребует за то, что сделал. Даже не подумает ждать чего-то взамен, и это так непривычно, что Кватро не сомневается – они отплатят ему сполна за обретенную свободу. Ухмылка готейского офицера говорит о том, что он в этом не сомневается, и вот теперь Улькиорра может не стесняясь лицезреть купол над головой и пенять на авантюру Куросаки. Отольются им эти «слезки» определенными проблемами. И на самом деле, сейчас их существование подвержено даже большей угрозе, чем у Айзена. Теперь все будет указывать на них. Только вот Куросаки на это откровенно плевать. Он, чуть пошатываясь, валится в подставленные руки красноволосого шинигами и тут же болезненно морщится от громкого голоса.
– Ичиго, какого ляда противник так быстро кончился?!
– Потому что ты всех раскидал, Кенпачи…
Куросаки тихо стонет, а высокий мускулистый шинигами с колокольчиками в волосах, только что победивший Нойтору, лишь раздосадовано фыркает.
– Как обычно…
Кенпачи не двигается, но пристально и с неприкрытым любопытством рассматривает оставшихся в живых. Те все так же не двигаются, только женщина поводит руками, меняя позу над Джаггерджаком. Куросаки молчит, отдыхая на плече офицера, и Улькиорре становится интересно: как же они будут объяснять все это другим и Готею, в частности. А потом замечает хищный прищур Сексты, на миг теряется, а потом доходит – о. Ооо… Этот капитан их противниками уже не считает. Как сказал бы Гриммджо, они теперь – «добыча» Куросаки, а значит – их никто не тронет. Пока. Почти смешно. До нелепости.
Абараи легонько похлопывает Ичиго по плечу, в то время как начинают собираться другие шинигами, но тот реагирует только когда приносят вести о мелкой Кучики. Точнее, они оба реагируют. Дергаются, но почти сразу же успокаиваются. Иноуэ заканчивает с Секстой, и тот, отряхиваясь, тяжело поднимается на ноги.
– Кур-р-росаки…
Раскатистый рык повисает в холодном воздухе почти ощутимой угрозой. Окружающие, хоть и не подают вида, но подбираются, готовясь к атаке. И только рыжий остается спокойным. Улькиорра ждет немедленного рывка, удара, но тот лишь отпускает плечо Абараи и хромает к Сексте. Подлезает под мышку, уцепляется за остатки белой ткани на боку и тянет Гриммджо вперед.
– Бьякуя, где портал?..
Кучики-старший сердито поджимает губы – на что окружающие испуганно вздрагивают. Но еще больший шок вызывает легкий кивок в сторону и показательно-равнодушный выдох.
– Под твою ответственность.
– Как будто когда-то было иначе…
Куросаки бурчит недовольно и сильнее давит на больной бок Гриммджо, еле пришедшего в себя от такой наглости. Он уже собирается опять начать пререкаться, но только закусывает губу.
Абараи встречает взгляд Кучики и тоже устало вздыхает, передвигаясь ближе к Улькиорре.
– Тебе лучше пойти с нами.
Как квинси оказывается в радиусе полуметра от его правого локтя, он не успевает заметить. Абараи пристраивается на шаг впереди, Чад и Иноуэ идут сзади. И это все не просто нелепо, теперь это – уже сумасшествие.
Ренджи Ренджи
***
Злобные переругивания начинаются сразу же на входе в подвал, и он понимает, что головной боли теперь хватит на всех. Урахара же на колоритную компанию лишь поднимает веер к лицу, не скрывая удивления в насмешке.
– Оя, оя, Куросаки-сан, в вашем полку прибыло?
Ругань затихает на мгновение, а потом возобновляется с новой силой, втягивая в свой водоворот и Панамочника.
– Теперь это будет его любимым развлечением.
Исида почти злорадствует, и Ренджи не может с ним не согласиться. Куда лучше, когда интерес скучающего интригана направлен только на двоих, а не на всю честную компанию. Шиффер на подначку предсказуемо не реагирует, но Ренджи не спешит списывать его со счетов. С Урахары станется.
На восстановление отводят всего пару часов. Пока Готей передислоцируется на грунт, в магазин заглядывает Укитаке. Арранкаров и Ичиго демонстративно отводят в сторонку, а Урахара, все так же прячась за веером, не спеша уходит следом за ними. Очевидно, что капитан 13-го отряда принес новости от главнокомандующего. Очевидно, что они никому не понравятся. Очень. Да только Ичиго, вернувшись через полчаса, спокойно ложится обратно под щит Иноуэ и закрывает глаза.
– Они будут сражаться за меня.
Он зачем-то говорит то, что и так уже все знают, но Исида откликается.
– То есть, Готей их пока не тронет.
«Вот именно, «пока»», – уныло вздыхает про себя Ренджи, а Ичиго лишь досадливо морщится. И это тоже всем понятно. Кучики-тайчо сказал, что они – его ответственность, так что Абараи ни капли не сомневается, что временный шинигами опять все вывернет по-своему.
Вернувшиеся еще через 10 минут арранкары спокойны. Джаггерджак привычно оскален, Шиффер эмоционален не более Бьякуи на планерке, а к Ренджи подлетает адская бабочка. Будь ты не ладен, тайчо, – объявляют общий сбор.
В мешанине крупномасштабного боя сложно что-либо рассмотреть да и услышать тоже. Каракура залита всеми оттенками рейяцу и искрит, как недоперегоревшая новогодняя гирлянда. Абараи теряется в этом свете, и только несколько жизненно важных «лампочек» остаются неизменно в поле его духовного «зрения»: Рукия – с Уноханой, тайчо – недалеко, почти поблизости, со своим противником, а Ичиго, главный источник нынешних проблем – и вовсе остался около магазина с арранкарами и Урахарой. И это все так неспроста, что он силой заставляет себя сосредотачиваться на пустых и Забимару. Никто и не говорил, что у чертового Панамочника не будет никакого плана. Огромный огненный столб на границе бокового зрения говорит об этом куда более красноречиво. Да только чем все это кончится, он не берется предсказывать. В любом случае, ничего по-старому уже не будет.
Совсем рядом с ним бьется Мацумото – серая пыль Хайнеко напоминает надоевший песок Мундо, а он чуть не лишается правой ладони, опять отвлекшись на ненужные мысли. Бьякуя ему голову оторвет, когда узнает. Когда, а не если… И тут же он выпускает из виду «точку» Куросаки со своей карты. А это очень и очень плохо.
Гриммджо Гриммджо
***
Джаггерджак не успевает. Катастрофически и почти никуда. Хочется быть везде и всюду, накинуться сразу на всех и грызть, рвать зубами, вонзать когти и убивать, убивать, убивать. Пантера в его руках мечется, дичает, но пока еще подчиняется его приказам. Пустые сами бросаются под ноги, а за ними и нумеросы, и фрассьоны – теперь они для них предатели – чем не хорошая мотивация для жестокой битвы? Этот дружок Куросаки со странной рукой, которого к нему «приставили», старается не путаться под ногами, так что Гриммджо вполне может развернуться и не сдерживаться. А Улькиорра совершенно спокойно ушел с таким же флегматичным отморозком, как и сам. Гриммджо ощущает их даже за пару кварталов от себя. Даже сквозь забивающий все приторный запах рыжего выскочки. О, этого он и на пороге смерти бы не потерял. Не после того, что шинигами с ним сделал. Поэтому, когда навязчивый отголосок вдруг исчезает, его в миг пробивает холодная дрожь. А когда понимает, что рыжего в городе нет вообще, то еле удерживается от паники.
На разрушенном пепелище странный Панамочник приводит в чувство кошку. Рядом валяется другой шинигами, и отчего-то он кажется Гриммджо знакомым. Энергичное вытрясание из последнего, куда они дели Куросаки, ничего не дает – шинигами лишь принимает боевую стойку. И стоит только Сексте шагнуть вперед, как очухивается Урахара.
– Не надо, Ишшин. Может и к лучшему…
У Джаггерджака нет времени слушать их препирательства, Урахара и так знает это. Поэтому просто открывает перед ним сенкаймон.
В зыбком переходе промозгло и сыро, и чем-то напоминает погодку Уэко. Он усмехается привычной мысли и сосредотачивается на рейяцу шинигами – как игла в стогу сена. Здесь сила не окрашена характерным, «личностным» откликом. Переход как огромное болото, в котором утонуть – проще, чем хакама подвязать. И где его найти? И не забыть при этом, что в болоте водится бешеный «аллигатор» – Котоцу, который перекусит тебя на раз. Это тебе не унылая гарганта, проход по которой подобен ленивому взмаху меча. Мир живых и мир мертвых гораздо ближе, чем Сообщество и грунт. Путь к перерождению еще нужно заслужить. А остаться в этом болоте может разве что только законченный псих. Которым, по всей видимости, и является Куросаки, потому что Гриммджо чуть не валится на него, споткнувшись от неожиданности. Какого черта? И тут же повторяет мысль в слух. Да только шинигами никак на праведный гнев не реагирует. Не реагирует вообще ни на что, сколько бы арранкар его не тряс. Рыжий бледен до синевы в неверном свете, холодный пот собирается на висках и ключицах. Тело замерло в позе лотоса, а ладони стиснуты между собой до хруста костей. И Гриммджо это очень не нравится. Медитировать сейчас явно не лучшее время, а место – и подавно. Да и из любого сна Джаггерджак бы его вытащил, только если… Только если шинигами не затянуло во внутренний мир. А, судя по позе, его не просто затянуло – он сам туда ушел. Вот только для чего? Предположений у Гриммджо нет, а значит, Куросаки должен сам ему рассказать. И чтобы не стало поздно, ждать его добровольного ответа арранкар сейчас никак не может. Не тогда, когда на кон поставлены их жизни. А значит, он сам у него спросит.
Насильственное вторжение отдается колющей болью в затылке. Он валится на колени, выставляет вперед руки, и тут же в ладони впивается мелкое крошево камня. Он сосредоточенно вдыхает сквозь стиснутые зубы и поднимает голову: перед ним – полузатопленный мир. Небо, вода и хлипкие остовы разрушенных зданий, и все такое, к черту, сине-белое, что его начинает тошнить. В его внутреннем мире не было красок, как не было красок в Уэко Мундо – они были одинаковыми. А у мелкой занозы в заднице – вода и соль в воздухе. Гриммджо морщит нос и озирается. Чего ради его понесло в гости к своей душе? О чем можно думать в такой момент? В спину подталкивает порыв ветра, и он следует за ним по осколкам бетона. Рыжий где-то здесь, совсем рядом. Шумный выдох у правого бедра заставляет его привычно вздрогнуть, а потом пальцы легко пробегают по костяной шкуре – Пантера укажет ему дорогу. Они перемещаются длинными прыжками, и арранкару уже начинает надоедать эта экскурсия, когда Пантера вдруг резко останавливается. Он замирает следом за ней, а камень под его ногами внезапно обваливается. С неуклюжим всплеском он валится в глубину, а меч остается на разрушенной колонне.
С приступом паники удается справиться только через добрый десяток секунд, пока тело опускается сквозь толщу воды. Он выталкивает из себя оставшийся воздух, а потом вспоминает, что это – всего лишь физиология, и надобность в кислороде преходяща; при всем желании захлебнуться во внутреннем мире шинигами он не сможет. Шинигами. Мысли тут же возвращаются к исходной точке, а по нервам бьет судорогой. Он оглядывается в мутном пространстве, но отклик идет снизу, из сумрачной бездны, и он торопливо дергается к ней. Да только все равно не успевает. Куросаки выпускает свой меч из рук, а его занпакто уже готовится нанести смертельную рану. Какого ляда ему приспичило сражаться с собственной сущностью?! Раздражение мгновенно превращается в полыхающую злость, и он бросается к рыжему что есть сил. Чертов Куросаки почти улыбается, готовый принять смерть. Чертов меч почти плачет, готовый убить. А у Гриммджо зубы сводит от этого блядского трагизма. Ну не может Куросаки по-другому – без соплей и без надрыва. Последним рывком арранкара выносит на линию удара между противниками, и он успевает еще подумать, что довольно быстро расквитается со всеми долгами, прежде чем его накрывает боль и надоевшая темнота.
Гриммджо Гриммджо
***
Жидкий огонь прокатывается по всему телу. Кости выворачивает наизнанку, мышцы перетягивает жгутом, а мозг плавится как воск под напалмом, моментально испаряясь. Он жарко выдыхает и не может сдержать надсадный стон. Куросаки. Банкай. Блядь. Он затянул его в свое чертово перевоплощение! Теперь все внутренности походят на фарш. Надеюсь, тебе так же хреново, Кур-р-росаки…
– И даже более чем.
Тенса рассеянно кивает головой, прислушиваясь к необычным ощущениям. Уши Пантеры под его рукой подрагивают, так же прислушиваясь к обновленному внутреннему миру – в Уэко Мундо вдруг появился океан, и мечи удобно устроились на его берегу. Только удочки не хватает в руках Зангетсу, закатавшего штанины по колено и лениво бултыхающего босыми ногами в набегающих волнах.
Джаггерджак отплевывается от песка, задыхается и кое-как приподнимается на локтях. Вода так близко и так призрачно далека от истерзанного тела, что он готов отдать все, что угодно, только бы добраться до нее.
– Это называется «жажда».
Мечи синхронно скашивают взгляд в его сторону, а арранкар не оставляет попыток доползти до эфемерных волн. Живительная влага оседает испариной на нёбе, перетекает мимолетным облегчением по телу, и он позволяет себе зажмуриться от наслаждения.
– Какого хрена?..
– Это человеческие чувства. Арранкары о них забыли.
Пантера загребает хвостом прибрежный песок, а меч с интересом продолжает его разглядывать.
– Тебе не стоило вмешиваться. Чем это может обернуться для вас обоих, я теперь не знаю.
– А раньше что, знал?
Гриммджо злит его напускное спокойствие. Что-то он недоговаривает. И это «что-то» гораздо больше пустых фраз.
– Если бы ты не вмешался, он получил бы огромную силу, а потом потерял бы все. Одноразовая сделка.
– А теперь?
– А теперь… Он получил тебя, и что будет дальше – не предугадать.
Хвост Пантеры уже намел небольшой курганчик за спиной Зангетсу, и Джаггерджаку тоже невыносимо хочется хоть как-то выместить свое раздражение.
– Зато я знаю, как проверить – я отсюда сваливаю.
Арранкар тяжело переворачивается на спину, пыхтит и долго пытается сесть. Голова нестерпимо кружится, перед глазами – сплошной черно-синий узор, а к горлу моментально поднимается соленый комок.
– Не так быстро. Он еще не сделал ничего из того, ради чего сюда пришел.
– Что я пропустил?..
Дребезжащий голос проходится жалящим рефреном по ушам, а слева от Гриммджо валится на задницу белая копия Куросаки. Пантера поднимает голову с колен Зангетсу и издает угрожающее рычание, но пальцы меча чуть давят на ее холку, и она возвращается обратно. Молчит, но пристально следит за каждым движением пустого.
– О, у нас в гостях арранкарские кошки!
Патлатый омерзительно скалится, и Гриммджо уже готов пересчитать все его зубы своим кулаком, как меч подает голос.
– Не стоит кусать руку, которая тебя кормит.
Зангетсу почти улыбается, вкрадчиво проговаривая слова, а у арранкара медленно, но верно срывает крышу.
– Да какого ж хрена?!...
– А ты еще не понял, киса? Мы теперь все под Королем…
Хичиго глумится над ним с ожесточенной обидой и начинает нервно загребать песок руками, сооружая небольшую горку.
– О! Притопал! Вот сейчас пойдет потеха…
Он усмехается и поводит плечами, прислушиваясь к действиям Хозяина, а Зангетсу лишь вздыхает на озадаченное лицо арранкара.
– Ты, наверное, не ощущаешь того, что происходит снаружи так, как мы. Но если сосредоточишься, то сможешь увидеть.
Подбородком он указывает на бесконечную даль горизонта, и Гриммджо с остервенением сжимает зубы, вглядываясь в черно-синее пространство. А потом, действительно, перед глазами встают смутные образы, с каждой секундой все четче и четче обретая границы. К моменту, как он успокаивается окончательно, горизонт пропадает из виду, а на его месте возникает Каракура.
Гриммджо Гриммджо
***
Мерзкая тварь даже отдаленно не напоминает Айзена. Не человек и не шинигами, не арранкар и не пустой. Выкидыш Хоугиоку. Мутировавшая рейяцу. Чего ради лисий шинигами пытался украсть этот камень? Обычному капитану не справиться с подобной силой. Только такой же мутации. Слепой Тоусен и то был честнее, выбрав себе противника «по зубам». А теперь придется отдуваться этому рыжему выскочке. И им заодно, всем табором. Джаггерджак чертыхается про себя и сжимает кулаки.
– Не дрейфь, киса. Король справится.
Голос пустого срывается на последней ноте, и вместо ободрения отдает неподдельным беспокойством. Арранкар не реагирует на реплику – он сейчас весь сосредоточен на Куросаки и силе, что его переполняет. Во время боя во внутреннем мире Джаггерджака поднималась песчаная буря, наметала барханы и долго сочилась вездесущим песком. В мире Куросаки – даже волны остаются умиротворенно-спокойными. Ветер ровный, руины незыблемы. Гриммджо на миг пугается этого холодного безразличия и украдкой кидает взгляд на Зангетсу и Пантеру – те абсолютно флегматично равнодушны. Зан продолжает гладить костяную «шерсть» на загривке, а другой рукой изредка кидает камни в набегающую пену.
– Не отвлекайся.
А вот пустой с трудом пытается усидеть на одном месте. Ерзает, оглядываясь на горизонт, скалится, вздыхает и дергается. От его мельтешения рябит в глазах, и Гриммджо послушно возвращается к действу снаружи. А смотреть есть на что – Айзен разошелся не на шутку и грозится перепахать полгорода прицельными ударами. Бешеный «кладоискатель», блядь. Куросаки молчит, чуть хмурится и выжидает. Ждет, когда Хоугиоку войдет в полную силу и превращение завершится. Ждет, когда сможет нанести один решающий удар. Волны серо давно уже не обжигают, движения Айзена кажутся слишком медленными, а попытка заточить рыжего в клетку – вообще откровенно смешной. И только на привычную команду они не могут не отреагировать. Тихим голосом Куросаки произносит: «бан-кай…», и Зангетсу мягко приваливается к телу Пантеры, закрывая глаза.
– Эй, старик… Хотя, ты уже не старик. В общем… Ты не помри там.
Хичиго переползает к Зангетсу и устраивает свою ладонь на лоб меча. А тот лишь слабо улыбается, но молчит. Пантера косится на пустого и чуть приоткрывает пасть, обнажая ряд клыков и предупреждая о том, что ему не стоит трогать меч. Хичиго руку убирает, но не отодвигается. Лишь показывает ей длинный синий язык.
Гриммджо хочется заорать в голос о том, что сейчас не до их пререканий, но не может выдавить ни звука. Кровь набатом ударяет в виски, и он мгновенно покрывается ледяным потом.
– Последняя Гетсуга Теншо…
Из него как будто разом вынимают все кости. Кровь в венах испаряется, а рук и ног он больше не чувствует. Нет больше ни страха, ни ненависти. Лишь абсолютная всепоглощающая пустота. Наверное, это и есть смерть. Он тяжело опускается на песок, на автомате отмечая, что пустой, Пантера и меч уже упали в обморок. Последнее, что он видит – это искаженное лицо монстра, разрубаемое надвое, а потом весь мир погружается в поднимающийся океан, а он проваливается в его бездну.
Ренджи Ренджи
***
– Ичиго!..
Он окликает его охрипшим голосом и тут же тяжело закашливается, харкает кровью, но продолжает хромать в сторону рыжего. Куросаки вял и отстранен. Форма шинигами потрепана, рукава оборваны в лохмотья, но на самом нет ни царапины. Только дыхание поверхностное на слабой улыбке да тени под глазами аккурат как у Ханатаро. Он склоняет голову чуть набок и смотрит куда-то сквозь Абараи.
– Ичи, прием!
Ренджи фыркает и забирает лицо рыжего в свои ладони. Пачкает кровью, но на это сейчас обоим глубоко наплевать.
– Где Айзен?
– Где-то на дне…
Куросаки пожимает плечами, и его взгляд становится чуть осмысленней, указывая на колоссальный и прямой, как нож, разлом в скалах. Абараи бы присвистнул от удивления, если бы губы не ходили ходуном от нервного перенапряжения. Горячка боя на грунте выжала его досуха, и он боится даже представить себе, что произошло здесь. Сколько сил на это ушло, и как с этим справится молодой шинигами. Он садится рядом, устало приваливается к плечу Ичиго и облегченно выдыхает.
– Значит, выживем…
Куросаки не отвечает, а потом вдруг теряет сознание, медленно сползая на землю.
– Ч-черт!.. Унохана-тайчо!..
Куросаки отправляют к Урахаре. Ренджи наскоро бинтуется и сопровождает рыжего, так и не выпавшего из бессознанки. Его устраивают на футоне в дальней комнате. Измотанная Иноуэ бросается к нему, а Ренджи обращает внимание на незнакомого шинигами, ошивающегося в комнате.
– Это еще кто?
– Я тебе потом объясню.
Рукия привычно шипит, вцепляясь в его плечо, и он морщится от боли в руке. Потом, так потом.
– Боюсь, это не поможет.
Урахара непривычно серьезен и даже забывает про свой излюбленный веер. Он останавливается в дверях, разглядывая подрагивающий купол над безвольным телом.
– Он не ранен. Арранкар-сан, позволите задать вам несколько вопросов?
И только тут Ренджи замечает зеленоглазого и квинси в углу комнаты.
– А остальных попрошу погулять…
Ухмылка опять приклеивается к лицу Панамочника, и Абараи поспешно шагает в коридор – с того станется дать пинка для ускорения. Они собираются во дворе. Иноуэ, Рукия, Исида, Чад. Мелкая, как и обещала, рассказывает про новенького шинигами, оказавшегося на самом деле «стареньким» и, по совместительству, отцом Куросаки. А Ренджи отрешенно подмечает, что нигде не видит Джаггерджака. Ему безумно хочется курить, и он садится прямо в пыльную траву, выуживая из-за пазухи мятую пачку.
– Черт, последние…
Он бурчит себе под нос и равнодушно разглядывает по-прежнему безмятежно-голубое небо. Усталость наваливается многотонным валуном, и он почти засыпает под негромкий голос Рукии. Ровно до того момента, как возвращается Шиффер. Он переводит взгляд с одного на другого, ни на ком не задерживаясь, и только Исида осмеливается задать мучающий всех вопрос.
– Что с Куросаки?
Точнее, два.
– …и где Джаггерджак?
Арранкар тихонько вздыхает и сосредотачивается на нем, фокусируясь глаза-в-глаза.
– Ку… Куросаки применил специальную технику для того, чтобы уничтожить По… велителя.
Он запинается на именах, как будто впервые их произносит. Определенно, Ичиго опять вляпался по самые булки.
– Она подразумевает под собой использование всей силы шинигами.
Ренджи прикусывает губу и встречает шокированный взгляд Рукии. Пожалуй, только шинигами поймут, что конкретно значит эта фраза. Да квинси догадается через полминуты. Но это уже не важно.
– Секста был в его внутреннем мире в тот момент. Что с ним стало, я не знаю.
– Но он ведь жив?
Иноуэ заламывает руки и начинает ходить кругами по маленькой площадке перед домом.
– Они оба живы. Сейчас шинигами пытаются придумать как их «разделить».
– Думаешь, получится?
Исида, как всегда, думает сначала о плохом.
– Не знаю.
Улькиорра поводит плечами, а Ренджи, не сдержавшись, фыркает.
– Чтобы Куросаки да не справился?
– Ренджи, мы не можем утверждать…
Рукия вторит Исиде и, как обычно, опять не понимает, чем злит старого друга.
– Да брось. И не из такого дерьма выбирались.
Она с Исидой опять солидарно хмурится, а Ренджи встречает внимательный взгляд арранкара.
– В пору придумать какой-нибудь план.
Он настырно затягивается тлеющим фильтром, позволяя бесстыдно рассматривать свою реакцию. А потом Улькиорра выдает что-то навроде кивка и задумчиво цедит.
– Определенно.
Улькиорра Улькиорра
***
Вытянувшиеся лица друзей Куросаки выглядят смешно. Только диковатый шинигами плюет на все условности и предрассудки. Похоже, только он понимает и принимает Куросаки всего, без остатка. Со всеми странностями и заморочками. Он действительно на его стороне.
– Пошли. Подкинем им пару идей.
Абараи кивает на дом и неторопливо поднимается на ноги. Солнце вспыхивает кровавыми бликами в неопрятном хвосте, а сам он чихает в дверях.
– Будь здоров, Нахлебник-сан.
Панамочник тут как тут, усмехается в складки веера. Только глаза не смеются.
– И вам не хворать…
Шинигами, забывшись, ехидничает и тут же смущенно перебивает сам себя.
– Как нам помочь Ичиго?
– О, безусловно, без вас мы не справимся.
Урахара вроде и кривляется, но между тем и говорит серьезно. Улькиорра ловит на себе предвкушающий взгляд и невольно вспоминает одержимого Заэля. Есть у них что-то общее.
Оставшиеся во дворе начинают суетиться, но шинигами останавливает бессмысленные метания жестом, а их уводит обратно к Куросаки.
– Ваши мечи станут проводниками для их сущностей.
Урахара присаживается в изголовье и помахивает веером в темпе нервного паралитика. Однозначно, выдержка – не его конек. Улькиорра и Абараи солидарно пожимают плечами, располагаются по разные стороны от безвольного тела и достают мечи. Прикасаются лезвиями к рукам Куросаки и замирают на бесконечно долгую секунду. А потом проходит минута, вторая, третья. На пятой не выдерживает Абараи – вот у этого терпения не хватит даже на вдох.
– И долго нам так сидеть?
– А ты куда-то торопишься, Нахлебник-сан?
Панамочник почти обижается, а Абараи вспыхивает. Зря он дергается. Ведь никто не думает, что он не хочет помочь рыжему. То, что он беспокоится, видно невооруженным глазом. Они все тут за него беспокоятся. И Улькиорра вдруг ловит себя на том, что почти не удивлен этому. Принять их беспокойство оказалось слишком легко. Как данность.
– До бесконечности, Абараи-сан.
От дверей слышится усталое раздражение, и Исида останавливается в ногах Куросаки, встречая усмешку Урахары.
– Пока не подтолкнете своей рейяцу…
Ну конечно, кто же, кроме квинси, знает о духовной энергии все, если не больше? Они ведь даже не подумали о том, что можно просто применить немного силы. Абараи смотрит на него, сосредотачиваясь, а арранкар медленно выдыхает через нос. Легкий толчок оказывается синхронным. Мизерным – на что хватило ума у обоих, потому что в противном случае они просто покалечили бы Куросаки. Но и этого более чем достаточно – ответным всплеском их раскидывает в разные стороны, припечатывая к стенам. Абараи улетает сквозь седзи в коридор, Панамочник рушится на шкаф, квинси валится ничком в самом дальнем углу, а Улькиорра сползает на пол по стене. Куросаки, даже в забытьи, горяч и порывист. От тела Сексты идет чуть видимый сухой обжигающий жар. Он тяжело рвано выдыхает сквозь зубы сгусток крови и тут же закашливается. Улькиорра медленно встает и склоняется над шестеркой. Кожа того раскалена, как будто плавится изнутри от серо. Даже дыхание как из печки. И Шиффер уже абсолютно ничего не понимает.
Панамочник перебирается поближе, внимательно приглядывается и прислушивается к обоим телам. Абараи помогает подняться Исиде, и они тоже не могут оторвать от них встревоженного взгляда.
– Секста, ты меня слышишь?
Улькиорра пробует на удачу, но тот вдруг болезненно морщится и сорванным тихим голосом выдает несколько настолько непечатных слов, что Кватро хочется недовольно прицыкнуть на него.
– Сам… как думаешь?
Гриммджо жмурится и наконец чуть приоткрывает глаза. Садится, опираясь на подставленный локоть Шиффера, и снова сплевывает красным.
– Что-то не так…
Джаггерджак с квинси начинают одновременно. Первый заполошно оглядывается по сторонам, а второй заполошно оглядывает его.
– И я даже знаю что…
А Абараи в это время приподнимает Куросаки, перетряхнувшегося навзничь. Осторожно похлопывает по щекам и усаживает, когда тот начинает стонать.
– Оя, оя…
Смешок Урахары выглядит совсем нелепо, но Улькиорру тоже тянет посмеяться – от безысходности. Квинси сказал, что что-то не так. Секста дергается, как будто потерял свой меч. А у Куросаки в челке – ярко-голубая прядь. Меч. Волосы. Меч… Нет, это не смешно. И Джаггерджак тут же бросается к Ичиго.
– Куросаки! Верни мой меч!!
И даже Абараи тут не поможет – арранкар трясет его как тряпичную куклу из стороны в сторону. А тот пускает фонтан крови из носа и заново валится в обморок. На этот раз – надолго. Вот тебе, Гриммджо, расплата за все твои грехи. Недаром говорят, что «любопытство погубило кошку». Тебя оно подставило с первой встречи. И никто тебя не просил лезть к нему. Сейчас можешь смело плясать на своей могиле.
– Почему это произошло?
Абараи отмахивается от громких безумных воплей, и квинси тоже заинтересованно пододвигается ближе к шинигами.
– Я могу только предположить…
Урахара по привычке закрывается веером, и желание убить его возникает у всех троих одновременно.
– Последняя Гетсуга Теншо забрала все его силы, а рейяцу больше не может накапливаться в теле. Это как если бы прорвало плотину – вода-рейяцу уходит свободным потоком. Поэтому Куросаки-сану нужен был какой-то «заслон», «якорь», за который его сила будет держаться. А раз сила арранкара была внутри него в момент «прорыва», то она и осталась сдерживать чужой поток, чтобы не вылиться вместе с ним.
– И долго мне его «держать»?!
Джаггерджак оставляет в покое бессознательное тело и рычит от бессилия.
– Пока не «наполнится», то есть не восстановит силы.
Панамочник пожимает плечами и усмехается уже открыто.
– Если бы не ваше вмешательство, Куросаки-сан больше не смог бы быть временным шинигами. Вы его спасли.
На это Секста опять начинает метаться по комнате, но Урахара ничего не хочет слушать, поспешно выпроваживая всех за дверь. Абараи пересказывает случившееся друзьям, Джаггерджак продолжает беситься, а Улькиорра вдыхает глубоко-глубоко, полной грудью, свежесть наполненных синевой сумерек. После Уэко все здесь кажется слишком цветным и ярким. Вот, значит, как теперь повернулось… Он лениво рассматривает разношерстную толпу и почему-то вдруг чувствует себя необычно-потерянным, вырванным из полотна мироздания, одиноким… Как будто Куросаки был единственным, кто связывал их миры и всех их вместе. Хотя, почему «как»? Так оно и есть. И возможно, еще и поэтому так буйствует Гриммджо. Тоже чувствует эту пустоту. Зато теперь арранкар полностью отплатит шинигами за свою жизнь. А чем расплачиваться ему, Улькиорре?
Бьякуя Бьякуя
***
В магазине Урахары шумно. Несмотря на ранний час, со двора слышны громкие голоса. И Бьякуя только вздыхает – общаться с риокой и так тяжело, а неприятные новости тот вообще не выносит, так что ему опять будут мотать нервы. И представшая перед глазами картина ничуть его не удивляет: Куросаки снова орет.
– Да можно подумать, я тебя за уши тащил!! Ты сам влез в мой мир и сам подставился! А теперь я виноват?! Я не могу это контролировать!
– Да что ты вообще можешь?! Недошинигами! Слабак!
Джаггерджак хватает его за грудки и ощутимо встряхивает, Куросаки вырывается, и между ними тут же влезает Абараи.
– Да хватит вам! Никто ни в чем не виноват! Достали уже!..
– Оставьте их, Абараи-сан. Им только в радость.
Квинси брезгливо морщится, но остается спокойным. Усаживается рядом с другим арранкаром, отрешенно наблюдающим за сценой во дворе, и складывает руки на груди. А в доме идет бурная возня Урахары со своими помощниками и Шихоин. Только сутки прошли с окончания боя, они почти все ранены и нуждаются в отдыхе, и только у этих двоих энергия бьет через край.
Его появление остается незамеченным всего несколько секунд, но спорщики опять возвращаются друг к другу.
– …как будто мне забот мало было! И еще эта челка клоунская…
– Клоунская?! Да я тебя сейчас в блин раскатаю, Куросаки!
– Кишка тонка!
– Абараи-фукутайчо…
А вот стоит подать голос, как лейтенант вмешивается уже более основательно. Раздает два крепких подзатыльника, зная, как капитан не любит склок, и те пораженно замирают.
– Угомонитесь.
Даже голос меняется – как будто младших офицеров строит на плацу. У него настолько дельно это выходит, что Бьякуя каждый раз поневоле останавливается, наблюдая. Зычный веселый голос, компанейский характер, справедливый и в меру строгий командир. Его уважают. А вот Бьякую боятся. И что из этого лучше, он не знает.
– О, Кучики-сан собственной персоной. Какие новости?
Ажиотажа Урахары он не разделяет от слова «совсем». Но раз Куросаки пока не может явиться в Сейретей, то Бьякуе приходится выступать глашатаем воли нового Совета. И ему же придется выслушивать все недовольные крики. В прошлый раз ходил Укитаке – и одному Кёораку известно, как он смог так спокойно договориться с этой взрывоопасной смесью. У него не получится. Если только Абараи не поможет.
Они переходят в дом, и Бьякуя и рад бы просто вывалить это на Куросаки и вернуться в отряд, да не получится. Без шансов. Урахара прячется за веером, квинси замирает в углу, Куросаки и Джаггерджак расходятся в разные стороны под суровым взглядом Абараи, и только Шиффер без тени эмоций встречает его взгляд.
– Вы можете вернуться в Уэко Мундо. Шиффер – хоть прямо сейчас, Джаггерджак – после того, как восстановит силы. Готей не будет преследовать вас двоих, пока вы не нарушаете законы наших миров.
Это и приговором-то назвать нельзя. От них просто отмахнулись, будучи занятыми более серьезными делами: восстановлением баланса, выжившими пустыми и подсчетом потерь. Весьма цинично думать, что раз их кто-то однажды победил, то с ними может справиться любой.
– А если они решат остаться здесь?
А риока сразу чует подвох.
– Я уже предупреждал тебя об ответственности, Куросаки. Так что ничего не изменилось. В таком случае будет необходим кто-то, кто будет контролировать их действия в течение года – столько продлится «испытательный срок».
– То есть соглядатай?
– Тебе-то что? Тебе все равно от этого не отмахаться.
Куросаки вмиг переводит озлобленный взгляд на Сексту, и Абараи тут же вмешивается.
– Джаггерджак, Куросаки, просто дослушайте.
– Именно. По известным причинам, Джаггерджак и Куросаки будут связаны этим соглашением. И неважно насколько долго будут восстанавливаться их силы.
Ичиго хмурится и молчит, а потом вдруг оборачивается к Кватро.
– А что решил ты, Улькиорра?
Вопрос кажется странным. Никто из них даже и подумать не мог, что тот будет выбирать. Это дело решенное. Но арранкар вводит всех в ступор тихой репликой.
– Я остаюсь.
Изумление абсолютно неподдельно, и только Куросаки кивает как ни в чем не бывало, а потом усмехается Бьякуе.
– И кто будет его наблюдателем?
Взгляды почему-то прикипают к Урахаре, и тот удивленно паясничает.
– С чего бы вдруг?
– Я буду.
Предложение квинси повергает в еще больший шок, и они пораженно застывают. Немая сцена длится почти полминуты, пока Бьякую не дергает за язык.
– Не выйдет. Силы не равны.
– А кто тогда? Чад? Или, даже не вздумайте, Иноуэ?
Риока тут же подбирается, хмурится и добавляет сталь в голос.
– Я вполне могу…
– А ты не надорвешься, Куросаки?
Джаггерджак ухмыляется, тоже злится, но даже он понимает, что если Кватро вдруг решит взбрыкнуть, то никаких сил ни квинси, ни рыжего, тем более в таком состоянии, не хватит, чтобы ему противостоять. А пока суд да дело, он успеет разнести пол-Каракуры. И он не понимает этой готейской беспечности. Он, например, четверке не верит ни на гран. И судя по окаменевшему лицу капитана, тот не верит тоже. Только Абараи с Куросаки одинаково упрямо настроены.
В споре взглядов побеждает Бьякуя.
– Тогда квинси. И ты действительно не выдержишь в случае чего, Куросаки.
Мнения Улькиорры на этот счет не спрашивает никто – хватило лишь раза, чтобы тот открыл рот. Кучики достает из-за пояса два узких браслета и двигается к Сексте. Подзывает Куросаки, активирует специальное заклинание кидо, замыкая одного на другого. Те шипят на болезненную волну рейяцу, и Джаггерджак тут же обещает.
– Я убью тебя, Куросаки, после всего.
– Обязательно.
Рыжий не остается в долгу, а Кучики уже переключается на квинси с четверкой. Те процедуру проходят молча, даже почти не смотрят друг на друга. А у Бьякуи возникает странное ощущение, что это ничем хорошим не кончится. Однозначно. И ни для кого.
Гриммджо Гриммджо
***
Устроились они, на самом деле, неплохо. Панамочник предлагал воспользоваться гигаем, но ему и в духовном теле замечательно – можно совершенно спокойно бродить по всему городу, изучая и осматриваясь. Раньше у него на это не было ни причины, ни надобности. А теперь это здорово помогает справиться со скукой. Ровно до того момента, как Куросаки вернется из своей чертовой школы, и они смогут наконец, не сдерживаясь, размяться. За неимением возможности драться на мечах, он с лихвой компенсирует это кулачным боем в подвале Урахары. И это – ни с чем не сравнимое удовольствие. Куросаки бесит его и сам бесится, а доводить его до белого каления так же здорово, как полоснуть хорошенько когтями ресуррексиона по горлу. О, он навсегда выбьет всю эту жалостливую дурь из все-еще-не-шинигами. Чтобы больше неповадно было заниматься благотворительностью. И себе лишний раз напомнит, что инициатива, как всегда, наказуема.
Куросаки заводится с пол-оборота. Первый месяц на грунте они почти не отлипают друг от друга. Джаггерджак сильнее физически, но рыжий ловок, быстр и настырен в своей импульсивности. На второй – они и мысли не могут допустить, чтобы прогулять эту своеобразную «тренировку».
Гриммджо привычно слизывает кровь с разбитой губы – кулак рыжего пришелся по касательной, зацепив маску, но довольно ощутимо мазнул по зубам. Куросаки что, придурок, лупить по кости со всей силы? Хотя, это не так уж и важно – под вечер придет Иноуэ и излечит их помятые тела. А потом Джаггерджак вконец обнаглеет и припрется спать на диван в гостиной шинигамского дома. Рыжий на это может лишь поразиться терпению домочадцев Урахары, которые и уломали отца «пригреть кошака на шее». Выдержали почти два месяца, прежде чем взвыть благим матом – им и Урахары хватало с избытком. Но в подвал пускали. И поначалу даже присутствовали на показательных боях, пока не надоело. А надоело всем достаточно быстро, в отличие от сумасбродной парочки.
Драться с Куросаки – это как ходить по лезвию меча – опасно любым непродуманным движением. И это вызывает яростный восторг и исступленное желание победить. От первого реванша в простой недолгой потасовке, когда он зажимает рыжего болевым и мордой в искусственный камень скалы, ему хочется удовлетворенно зарычать. А еще – вцепиться клыками в загривок и свернуть позвонки. Но эта вспышка проходит достаточно быстро – она – всего лишь отголосок его прошлого, часть безудержного голода Пантеры. И он почти сочувствует Куросаки – если она покажет ему эту часть… то, вкупе с его собственным пустым, все однажды может выйти из-под контроля. В такой ипостаси бояться нужно было не арранкаров – бояться нужно было шинигами. Гриммджо еще хорошо помнит полыхающую рейяцу над Лас Ночес, когда рыжий ушел за Кватро. Это действительно пугает.
А с другой стороны – без Пантеры он чувствует себя как будто голым. Поэтому и хочется что есть силы вдарить, причинить боль и страдание, поглотить…
Драться с Джаггерджаком – как будто биться головой о стену, балансируя надо рвом с пираньями – чуть расслабишься, и от тебя не останется ничего. Разве что изжога. Поэтому он и не дает Куросаки расслабляться. Следует за ним неустанно. Потому что с каждым днем все хуже и хуже может переносить расстояние между ними. Поход в его дом – одна из причин – он почти не чувствует Пантеру. Ему нужно быть ближе. Ему нужно стать сильнее, иначе этот своеобразный «отпуск» может затянуться до бесконечности. А он очень не любит ждать.
Куросаки поразительно живой, яркий и гибкий во всех отношениях. Неспроста он зацепил его с самого первого столкновения. Поначалу он казался лишь наглым дохляком, бахвалящимся выскочкой, но с каждой новой встречей невольно приходилось признавать, что так-то оно так, но и растет он очень быстро. Мужает на глазах, хотя сам еще совсем мальчишка. А в Уэко он почти не узнал его с этим всепонимающим взглядом карих глаз. И он не просто стал наравне, он ушел далеко вперед, имея при себе лишь одно желание: защитить близких ему людей. Арранкарам этого не понять. Они бы не стали защищать ни одного пустого. А вот то, что Куросаки и их теперь приписывает к «своим» вообще ни в какие ворота не лезет. Противника щадить не надо, его нужно убить. Да только рыжий опять все делает по-своему. И ни один из них не смог бы предположить, что все закончится именно так.
Улькиорра Улькиорра
***
Бледный свет раннего утра пробивается сквозь легкие шторы. Просыпаться здесь было непривычно ото всего, начиная с мягкой постели и заканчивая шумом машин с улицы. Странно и одновременно как будто знакомо. Что-то вроде «мышечной памяти». Улькиорра вчера наткнулся на какой-то медицинский справочник в богатой библиотеке дома квинси – и термин впился в мозг. Его не столько интересовало содержание книги, сколько само умение читать. Раньше он даже не задумывался об этом. Раньше. А теперь вот как все обернулось. Прожить год в Каракуре, не привлекая внимания и не дергаясь – что за странное «наказание»? «Проверка на вшивость», как выразился Куросаки и был, конечно же, прав. Для их пребывания в мире живых Сейретею нужны были гарантии, и они посадили их на короткий поводок. Ограничитель силы не позволял использовать ресуррексион и скрывал рейяцу. Неплохо, если хочешь спрятаться, и неприемлемо, если хочешь сражаться. Сражаться хотел Джаггерджак, а он… Он, пожалуй, больше ничего не хотел. Бывший господин давал силу и цель – уничтожить. Но пришел шинигами и оказался сильнее. И он хотел мира. И Улькиорре ничего не оставалось, только как подчиниться. Потому что и у него одно желание все-таки было – выжить.
Возвращаться в Уэко не имело смысла. Лишь разруха и песок. Остался ли кто-то в живых из арранкаров его не волновало – подчиняться кому-либо еще он не собирался, а подчинять самому не было никакой выгоды. Ни сила, ни власть в пустом мире не имеют значения. История с Айзеном его разочаровала. И, вопреки всем его амбициям и настроениям, Кватро захотелось чего-то нового. Увидеть мир живых не через зрачок гарганты, а самому, воочию, вспомнить каково это. Ведь здесь слишком много ярких красок и слишком много жизни, чтобы вот так сходу разобраться одному мертвому арранкару.
Его желание удивило всех, кроме Куросаки. Тот отчего-то думает, что понял его мотивы, но арранкар не спешит его переубеждать. Гораздо ближе к правде оказывается квинси – раз предложил выступить его «надзирателем». Ни тени страха не мелькнуло на его лице, а значит, он уверен, что арранкар пока не собирается «буйствовать». Скорее он вынашивает какой-то коварный план или готовится к чему-то. Поэтому квинси хочет за ним проследить. Весьма рациональное и логичное заключение. Улькиорра подумал бы так же, окажись на его месте. Это Куросаки склонен доверять, пусть и бывшим, врагам, а Исида везде видит противоречие. Арранкара опять удивляет этот «калейдоскоп» – тот не только не доверяет ему, но и в шинигами сомневается. Может быть, не так сильно в Куросаки, но к остальным питает загадочную озлобленность. И Кватро не может это игнорировать.
Квинси приводит его в свой дом. Просторная квартира на последнем этаже в простой многоэтажке на другом конце города. Обширная библиотека из старых книг, аскетизм и почти стерильная чистота. Странно для шестнадцатилетнего подростка. Абсолютно. Но его устраивает. В пику он даже согласился на гигай, чтобы не отставать от закидонов квинси. «В Риме поступай как римлянин» – находит он лишнее подтверждение правильности своей теории в очередной книге, и пытается привыкнуть к новым обстоятельствам. Точнее, научиться превозмогать их. Например, это – блеклое утро, прохладные простыни, тонкий запах чая с жасмином… Исида уходит в школу, не дожидаясь его на завтрак. Но стол всегда накрыт на двоих, а в холодильнике – и обед, и ужин; и даже после краткого инструктажа он наверняка сможет воспользоваться микроволновкой. Но есть почти не хочется. Гигай устроен по полному подобию человеческого тела, и Урахара предельно ясно объяснил, как ухаживать, как освобождаться при необходимости, и как сильно беречь его прекраснейшее творение. И арранкар старается выполнять пожелания. Хотя бы ужинать. И опять в одиночку – Исида приходит поздно, что-то перехватывает и усаживается за учебники. Они почти не разговаривают. Несколько фраз о повседневной рутине – вот и весь разговор. Гораздо больше времени они проводят в молчании. В редкие вечера, с книгами, на разных концах дивана в библиотеке. И проходит достаточно много времени, прежде чем квинси сам заводит с ним непринужденную беседу. Почти месяц. И почти «не-при-нужденную».
– Не стоит так на меня смотреть, я могу неправильно тебя понять. Просто скажи.
– Почему ты живешь один?
Улькиорра откладывает бесполезную теперь книгу и в открытую разглядывает мальчишку. Очевидно, что комната, в которую его определил квинси, раньше кому-то принадлежала. Мужчине, если судить по характерной обстановке. И он уже прекрасно знает, что шестнадцатилетние подростки не могут жить одни. По целому ряду причин. Он хочет выяснить этот ряд у квинси.
– Потому что мой дедушка умер.
Исида от чтения не отвлекается, но деланно-равнодушный вид не обманул бы и Ямми.
– А другие родственники?
– Отец живет отдельно.
Странный разговор. Почему отдельно? Судя по семейству Куросаки – простые ценности еще долго будут в норме. Откуда средства к существованию? Еда всегда на столе, и он ни разу не потребовал какой-либо компенсации, и ни разу ни в чем не ограничил. И совсем уже странный вопрос – тебе не одиноко? Шиффер, вспоминая все те же ценности, вытаскивает на свет и сопутствующие чувства: любовь, родственная привязанность, обида. Скорбь – как теперь оказывается.
Разговор на этом обрывается, но Улькиорра продолжает смотреть. Пока квинси легонько не вздыхает.
– Ты меня смущаешь.
Ооо… И снова – легкий перестук в стеклянной трубке с зеркалами. Смущение. И пока он пытается логически к нему прийти, квинси уходит в свою комнату со слегка порозовевшими скулами.
Ответ не находится ни через час, ни через два. И он решает назавтра заглянуть в подвал Урахары – если Куросаки будет хоть немного вменяем после драки с шестеркой, он спросит у него.
-
-
12.07.2018 в 22:31-
-
12.07.2018 в 22:36-
-
12.07.2018 в 22:37Гриммджо
-
-
12.07.2018 в 22:38-
-
12.07.2018 в 22:40Ренджи
-
-
12.07.2018 в 22:41Улькиорра
-
-
12.07.2018 в 22:42-
-
12.07.2018 в 22:44Гриммджо
-
-
12.07.2018 в 22:45-
-
12.07.2018 в 22:46-
-
12.07.2018 в 22:48-
-
12.07.2018 в 22:49Бьякуя
-
-
12.07.2018 в 22:50-
-
12.07.2018 в 22:51-
-
12.07.2018 в 22:53-
-
12.07.2018 в 22:54-
-
12.07.2018 в 22:56-
-
12.07.2018 в 22:57-
-
12.07.2018 в 22:57-
-
12.07.2018 в 22:59-
-
12.07.2018 в 23:00-
-
12.07.2018 в 23:01-
-
12.07.2018 в 23:01-
-
12.07.2018 в 23:02-
-
12.07.2018 в 23:03-
-
12.07.2018 в 23:04-
-
12.07.2018 в 23:05Гриммджо
-
-
12.07.2018 в 23:06-
-
12.07.2018 в 23:07-
-
12.07.2018 в 23:09