"Козел отпущения"

[yuzik88]

Фэндом: Weiss Kreuz
Название: Козел отпущения
Автор: Yuzik88
Персонажи: почти все, основной: Кен
Рейтинг: R
Размер: мини
Жанр: драма, детектив
Предупреждение: смерть персонажа
Статус: закончен
Описание: размышления Кен-Кена о своей нелегкой жизни в команде

"I'm hiding from the things they say
Doing time, then lead astray
Thinking back to times of yesterday
I could fly…

...I'm trying to find a better way
But I'm trapped, can't get away
All I think is about yesterday
I could fly…"
KoЯn

Я смотрю в окно. На старых улицах темнеет, и зажигаются фонари. Я закрываю глаза, под тонкими, нежными веками плавают цветные бабочки. В комнате темно - я не стал включать свет, боясь разрушить тонкое спокойствие приближающейся ночи внутри меня. Я не стал зажигать свет, потому что не для кого. Я один, а так – для меня даже удобнее. Я безумно устал, поэтому стараюсь ничем не побеспокоить это свое призрачное спокойствие. В кои-то веки я, наконец, смог остаться один и отдохнуть. Поэтому я даже стараюсь ни о чем не думать. Я сижу в кресле напротив окна и смотрю за стекло. Меня ничего за ним не привлекает, но это позволяет мне отвлечься от раздумий и погрузиться в ночь, не засыпая, но обретая покой. Я растворяюсь взглядом в блекло-разноцветном свете уличных огней и плыву над темными магистралями. Потоки машин в этом городе не стихают даже ночью. Город преображается каждый день и меняется каждую ночь. Мы с ним похожи. Днем на моем лице привычная добродушная маска. Ночью маска сменяется на усталость и обреченность. И только внутри себя я остаюсь таким же, как и был все время со дня моего рождения. Кстати, о дне рождения. Скоро наступит зима, а потом будет Рождество. Именно так. Мой день рождения выпадает из календаря, как обычно. Я просто выдерну из этой паршивой книжицы тонкий листок и все, как всегда, забудут о нем. Как и я сам. Для меня этот день такой же, как и сотни других. Хотя Оми все равно ноет каждый раз, что дни рождения – это важно. Но с таким же упорством он каждый раз о нем забывает. Я не сержусь, я ведь уже говорил, что мне – безразлично. Мы свои дни рождения никогда не празднуем вместе. Зачем? Наши отношения вполне позволяют, но только существует и ряд причин, по которым мы просто не делаем этого. Оми, например, вообще не помнит свою настоящую дату. Та, что записана в личном деле и паспорте ничего для него не значит. Это лишь цифры на бумажке, которые каждый год меняют его возраст. Айя тоже никогда не отмечает свой день рождения. К нему с подобным просто не сунуться. Он не оценит заботы. Просто наткнешься на один его ледяной взгляд и не захочешь к нему даже приближаться. То, что под праздником дня рождения понимает Едзи, всегда касается только его самого. Он напивается в каком-нибудь баре до зеленых чертей, спуская при этом чертову кучу денег, и проводит ночь с какой-нибудь элитной шлюхой. Раз в год он может позволить себе эту роскошь, все остальное время тратя на дешевое пойло и случайный перепихон. Про мой день рождения все благополучно забывают. Я просто выпиваю бокал красного вина за ужином и иду прогуляться перед сном – это тоже ритуал, который я повторяю из года в год. Или, вот как сейчас, предаваясь спокойному созерцанию ночного пейзажа за окном, сижу в темной комнате и ни о чем не думаю. Тоже роскошь, которую я редко могу себе позволить. Просто дел много и работы перед праздниками невпроворот. Но когда свободная минута все-таки выдается, я просто запираюсь в своей комнате, сажусь у окна и смотрю на ночные огни. Это позволяет мне окончательно расслабиться. После этого я смогу спокойно уснуть, а на следующий день все будет так же, как обычно.

...– Ну, и что же ты сейчас хочешь от меня услышать?...
Разговор шел по десятому кругу, и я действительно не понимал, что он хочет от меня услышать, в чем я должен признаться, если не совершал этого. Оми. Наш глупый, но такой обаятельно-наивный малыш... Правда, его рвения доискаться до истины больше никто не разделял. Айя вот, например, просто испепеляет меня взглядом, надеясь, если не убить презрением, так хоть наделать пару дырок в моем теле своим холодным, отрешенным взором. И даже Едзи не удержался от своих обычных насмешек. Он презрительно вздыхал, изредка бросая какую-нибудь колкость, так или иначе, вторя выпадам Бомбейца. Вот только я не собирался оправдываться... Даже если бы я был в чем-то виновен, это просто не в моем характере. Нет, это не гордость. Просто я не вижу смысла. Они не захотели разобраться и понять ситуацию там, на месте, значит, не захотят и сейчас, поэтому я лишь продолжаю изображать из себя дурачка и задаю глупые вопросы. Они прекрасно знают, каков я есть на самом деле, когда убиваю, почему же сейчас ведутся на эту дурацкую маску? Но если бы я сейчас снял ее, это бы нисколько не помогло, только бы ухудшило положение и заставило бы нас наговорить друг другу много нелицеприятных вещей, а этого я не могу допустить. Я не хочу с ними ссориться, поэтому пусть лучше они считают меня дурачком, наглухо завалившим миссию. Я не буду оправдываться! Сейчас я просто стараюсь сосредоточиться, вспоминаю свою темную комнату и тихие вечера, которые проводил в ней. Это успокаивает мои мысли и чувства, пока одна фраза Едзи не рушит все мои старания.
...- Кен, а ты, случаем, не переметнулся к Шварц?
Все, это конец. Если это и была шутка, то уж слишком жестокая. Я просто не выдержал. Внутри меня как будто что-то треснуло и с грохотом посыпалось. Оми ошарашено хлопал глазами от такого предположения. Айя, не отрываясь, смотрел на меня все тем же внимательным взглядом. А я просто медленно поднялся со стула, на котором сидел, и вышел из кухни, тихо притворив за собой дверь. Ноги сами несли меня наверх, в свою комнату, а я не чувствовал пола под собой. Только когда дверь за мной закрылась, и я окунулся в благоговейную темноту еще не окончившейся ночи, я смог выдохнуть и дать волю своим чувствам. Я стоял у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и тихо плакал. Горечь обиды и боль, наконец, переполнили меня, и все напряжение последних месяцев прорвалось из меня горьким сухим плачем. Этого я больше не мог вынести. Нет, я не часто плачу. Сейчас я даже не смог бы вспомнить, когда последний раз таким образом выражал свои чувства. Но теперь это пока единственное, что может спасти меня от окончательного срыва. Все обернулось именно так, а не иначе, и хуже всего то, что я позволил этому случиться, хотя подозревал подвох с начала и до конца. В конце концов, все произошло так, как захотел Кроуфорд. Я глупо подставился под это его желание завести Вайс в засаду и заставить их подозревать меня в сговоре со Шварц. Что ж, у него получилось все так, как он и рассчитывал. В общем, это дело спустили на тормозах, Шварц «отвоевали» клиента, а меня Персия чуть не уволил без выходного пособия. Вот такие пироги с котятами... Ну, вот, я уже начал иронизировать. Значит, приступ слез прошел, и теперь я могу спокойно лечь на кровать и немного подумать обо всем этом, пока мозг не потребует сна. Это спасет меня на несколько часов от упреков Оми, насмешек Едзи и холодного презрения Фудзимии. Впрочем, завтра мы работаем как обычно, так что мне остается только продумать свое поведение перед ними, а потом... Будь что будет.

Вечером я привычно смотрю футбол в сумраке гостиной. На автомате замечаю дырки в обороне нашей сборной и ожесточенно матерюсь вполголоса на каждый неудачный пас. Все как обычно, но меня это отнюдь не угнетает, в отличие от остальных. Весь день со мной старались разговаривать только по необходимости, но я верю, что совсем скоро все вернется на свои места. Так уже происходило не раз, и этот случай – не исключение. Они просто пару дней будут убивать меня своим преувеличенным презрением, а Оми еще с дотошностью будет указывать мне на все мои ошибки в работе. А потом все станет, как прежде. Они просто привыкли к этому и смирились с тем, что я каждый раз вляпываюсь в неприятности. Кажется, Шульдих как-то обмолвился: «В семье не без урода...», - и это с легкостью дало определение моему существованию в Вайс. Только я не думаю, что это правда. Я не считаю, что это на самом деле так. Зато остальные в какой-то степени так и думают, поэтому так легко и смиряются со всеми моими «оплошностями», и как маленькому, неумелому ребенку указывают на все мои ошибки. Стараются, тянут до своего уровня и искренне не верят в то, что это так и есть. А меня просто бесит эта их жалость и снисходительность. Я такой же, как вы! Я ничуть не хуже! Какого черта вы взваливаете на меня то, в чем виноваты сами?!... Вот оно. Я, наконец, подобрался к самому главному, но даже этого мой разум не хочет осознавать. Я не хочу вас в чем-либо обвинять. Никогда. Просто так получается, и я, в конечном счете, как обычно, оказываюсь крайним. Этакий «Кен-недотепа», который даже цветы полить нормально не может, не устроив при этом библейский потоп на полках с горшками. Забавно, но разве это я обычно поливаю их так, что они засыхают на следующий день? Смешно? Вот и я о том же. Разве это я собрал все поддоны со всех горшков, чтобы их помыть, но, по забывчивости, так и оставил их плесневеть под раковиной? Я?? Я просто «не замечаю», что этих чертовых поддонов нет, стараясь кое-кому указать на его опрометчивость в своих поступках. А в итоге что? «Кен!! Ты опять залил все цветы?!?!» Но я ведь никогда не оправдываюсь, я уже говорил? Вот и делайте выводы... В итоге, где-нибудь через неделю Оми, наконец, заметит, что поддонов нет, и будет долго сокрушаться над тем, какого черта они до сих пор не вымыты и кто должен был это сделать тучу времени назад. А потом отправляется сам поливать все эти фикусы и герани, так и не вспомнив, как отчитывал меня за «потоп» по всем очевидным причинам. Но я, ко всему прочему, еще и не злопамятный, так что я не собираюсь стоять у Оми над ухом и ныть что-то вроде: «Ну, вот, а вы меня чуть самого не утопили...» Только я и не смиряюсь, как можно было бы подумать. Я молча борюсь с этим, стараясь как можно незаметнее указать им на их ошибки. Странная добродетель? Нежелание обидеть? Самомученник? Все это слишком громко сказано для меня. Я о подобном даже не задумываюсь и не страдаю комплексом «бедной овечки». Да и они не такие эгоистичные, какими хотят казаться. Разве что только Едзи. Но и это тоже только в редких случаях. Вот как вчера. Все мои предупреждения по поводу засады канули в Лету, а сейчас он не хочет признавать, что был просто невнимателен. Так как пострадает его репутация и самомнение. Пусть и чуть-чуть, но даже этого он не допустит. Инстинкт. Почти на бессознательном уровне. Безусловный рефлекс, ничем и никогда не вытравливаемый. Единственное, что меня волнует – это Айя. Если он и не записывает все мои промахи, так точно тщательно их запоминает. Но даже он не может сложить два и два и не видит связей очевидного. Не может или не хочет? Ему тоже удобнее видеть во мне «растяпу», чтобы таким образом спускать все неудачи на меня? Не знаю. По крайней мере, наш командир точно не страдает подобным мазохизмом, и еще ни разу не подводил команду, когда планировал операции. В конце концов, когда я вот так загнан в угол, меня посещают эгоистичные мысли о том, что было бы... Нет, не то, чтобы «меня не было», а просто чтобы я ненадолго выбыл из команды. Например, устроил бы себе «несчастный случай на производстве» и загремел бы в больницу недельки на две. Что было бы тогда? Они блаженствовали бы все это время в тишине и покое? Никто не доставал бы их своими вечными «неожиданностями» и они смогли бы пожить умиротворенно хоть какое-то время... Ненадолго эти мысли полностью захватывают меня, но я решаю пока с этим повременить. Не сейчас. Сейчас это лишь подольет масла в огонь, и я буду выглядеть в их глазах еще глупее, чем сам им позволяю. Потом. Когда у меня совсем не останется сил бороться, и мне нужен будет продолжительный отдых, как ото всего, в общем, так и от них в частности. А в остальном все остается, как и прежде.

Через пару дней увядает пара дорогущих кустов каких-то непонятных растений в больших горшках. И Айя вперяет в меня свой фирменно-ледяной взгляд, когда я сокрушаюсь над желтыми засохшими листьями. Ну, я же говорил – все как прежде!
- Я не виноват! Айя, не смотри так на меня! – столь очевидную промашку я не собираюсь брать на себя! – Кто божился, что подкормит этих зелененьких, только бы уйти пораньше на свидание?
Взгляд Айи медленно перетекает на приоткрытую дверь подсобки, из-за которой доносится шебуршание и пыхтение Едзи, передвигающего коробки. Что ж, моя маленькая «мстя» свершилась. Но ты прости меня, Едзи. У меня нет ни «стадного инстинкта», ни «коллективного чутья». Я не могу прикрывать тебя вечно. А он преувеличенно громко вздыхает и пускается в извинения. Но на Айю это не действует никоим образом. Стоимость растений будут вычтена из зарплаты Кудо, и никто не упрекнет Айю в излишней жестокости. В этом отношении я, наверно, задолжал ему уже за год вперед. Но я согласен работать бесплатно в этом магазине. В конце концов, оплаты за «другую» работу вполне хватает на мое скромное существование и позволяет мне тратить деньги так, как я хочу. Как, в принципе, и Едзи. Правда к деньгам он относится намного «щепетильнее», чем я. Ну, что ж, каждому свое.


...А иногда мне кажется, что моя жизнь похожа на один нескончаемый «День Сурка». Каждый день происходит одно и тоже, и я не в силах что-либо изменить. Правда, как оказывается, так считаю только я, потому что следующей же ночью на миссии меня подкарауливает немец и устраивает мне довольно «приватную» беседу. Он меня так уделывает, что мысли о моем «отдыхе» в больнице кажутся мне просто несбыточными мечтами. А немец только злорадно усмехается мне в лицо. Он, конечно же, «в курсе» всех этих моих «загонов», и радостно сообщает мне, что Фарфарелло будет моим лучшим другом, когда узнает, чем я занимаюсь. После этого я оказываюсь все-таки в больнице с всерьез поломанными ребрами и сочувствующими мордашками Вайс над моей кроватью. Но вопреки всему этому я отказываюсь от своего «первоначального плана». Особенно, когда ночью обнаруживаю на больничной тумбочке рядом с кроватью букет японских роз. «Изысканная смерть» говоришь, немец, фиг тебе, а не смерть. Я никогда еще так просто не сдавался. Хотя, может, и было такое, да ты не знаешь, а мне по этому поводу до сих пор легко дышится. Вечером я оказываюсь у магазина. Неприятный привкус крови на губах вызывает тошноту, но я только слабо улыбаюсь ошарашенному Оми и медленно ползу в свою комнату, а тот мчится за обезболивающим. Чуть позже я встречаю осуждающий взгляд Едзи, стоящего в дверях моей комнаты.
- Ненавижу больницы...
- Давно ли ты стал их так не любить?
Он издевается, но скорее по привычке, нежели по правде опасаясь за мое состояние.
- Да, с тех самых... К тому же, не оказалось ни одной симпатичной медсестры, чтобы скрасить мое одиночество...
Я подражаю ему, и он оценивает шутку, присаживается на край кровати и со вздохом говорит:
- Ну, тогда просто выздоравливай скорее, чтобы скрашивать одиночество покупательниц. Они нам сегодня все уши прожужжали из-за твоего отсутствия.
Его сочувствие немного неловко выглядит, но он делает вид, что не замечает этого и уходит. А я проваливаюсь в блаженную тьму наркотического сна. Боли почти нет, и меня это радует, а лекарства помогут спокойно и, главное, беспробудно поспать пару часов.
Следующие несколько дней наполнены благословенной тишиной. Я просыпаюсь и засыпаю вновь, ни на что не реагируя. Боль в груди становится меньше, или может это я к ней привык, не знаю. Я очень хорошо переношу боль, но это не всегда играет мне на руку. Можно заработать осложнения, если неправильно оценивать свои силы, поэтому я стараюсь особо не напрягаться, полностью отдавшись в умелые руки Оми. Он, конечно, не врач, но справляется с обязанностями медсестры получше любой другой. Из него вышел бы толк, поступи он на медицинский, но он совершенно не думает о своем будущем. Хотя, куда уж нам с нашей работой. Оми живет сегодняшним днем, и это мне в нем нравится. Эта его стойкость к реальному миру и его проблемам. Но в тоже время я вижу, как он загоняется на этом. Он хочет чего-то большего. Не простой обывательской жизни, а чего-то другого. Он – профессиональный убийца, но это не та профессия, которую он выбрал бы сам. С другой стороны его непоколебимое чувство справедливости не даст ему сойти с этого пути. Похоже, он так и останется этим убийцей, возмужав, повзрослев и набравшись опыта. Среди нас четверых ему проще всего свыкнуться с этим положением. У него не было прошлого. То, что он помнит, не хватит для заполнения пустоты в его сердце, поэтому он упорно будет идти вперед, сделав нынешнее существование единственно возможным. В отличие от нас, конечно. У нас была целая жизнь до Вайс. И нам пришлось ее оставить, чтобы стать тем, что мы есть сейчас. Если мы захотим, мы сможем сделать свою жизнь другой, свернуть с этого пути, и вернуться к тому, что у нас было. Только вот сдается мне, что никому из нас не захочется. А вот Оми, наверное, хотел бы. Очень. Стать кем-нибудь, чем-нибудь заниматься, завести семью, чтобы потом какой-нибудь «гений» убил бы его за причастность к совершенным когда-то преступлениям. Ничто не вечно под Луной, как говорится, вот и мы когда-нибудь сменим руководство, которое может и не быть настроено так радикально, как Персия. И тут нам придет конец. Но я не хочу думать о будущем, я тоже стараюсь жить сегодняшним днем. Когда-то один не самый приятный случай напрочь отбил у меня эту дурацкую привычку – надеяться на будущее, чем очень помог в последующем. Теперь мне стало гораздо легче жить. У меня нет этой неопределенности. В какой-то степени, мы даже счастливы подобному положению вещей. Мы – все, что у нас есть. Мы, в каком-то роде, даже похожи на семью. Четыре брата, и их семейный бизнес по продаже цветов. И никто слова против не скажет. Потому что никто и не знает, чем на самом деле мы занимаемся. А у Шварц жизнь еще проще – они не семья, у них нет этого «семейного бизнеса» - он им просто не нужен, они просто так же работают, как и мы, и также ни на что не надеются. У них даже таких отношений, как у нас, нет, и этим все сказано. Того же Шульдиха, к примеру, не заботит то, что подумает о нем Наоэ или Кроуфорд, им просто нет никакого дела друг до друга. Они вместе по одной простой причине – работа. И когда Едзи спросил, не переметнулся ли я к Шварц, меня это глубоко задело. Я не хочу, чтобы мы стали такими же, как они, поэтому и стараюсь сохранить эти наши отношения «семьи». Пусть даже это и делает нас более уязвимыми, более близкими друг к другу, более «человечными» что ли. Я никогда не смог бы стать одним из Шварц, просто потому, что мне не плевать на своих товарищей, просто потому, что я готов отдать жизнь за любого из них, потому что я не хочу, чтобы они когда-нибудь испытали то же, что и я... Мы слишком хорошо друг друга понимаем, и в то же время стараемся ни о чем не догадываться. Зачем? Мы и так вместе.

Ну, вот. Сегодня последняя ночь моей «болезни». Я чувствую себя уже настолько хорошо, что завтра смогу выйти на работу в магазин. Но меня не радует это и не огорчает. Сегодня я просто постараюсь получше отдохнуть, чтобы завтра быть полным сил. Чтобы снова выходить на нашу «другую» работу, и чтобы все вновь вернулось на свои места. Уже полночь, но я еще не заснул. Я лежу на кровати, медленно погружаясь в теплую дрему одеяла. Я слушаю дождь за окном. Капли стучат по карнизу, и я слышу, как они, разбиваясь на сотни осколков, медленно стекают по железу и срываются вниз на землю. За окном – непроглядная темнота. Тяжелые дождевые тучи завесили небо и льют дождь. На стекле – разноцветная мозаика. Огни витрин отражаются цветными восьмигранниками в каплях и медленно тают, стекая вместе с ними по стеклу. Разноцветный дождь. Так красиво... Я люблю, когда дождь идет ночью. Нет такой серой скуки, как днем. Дождь заставляет ночь выдыхать влажной прохладой прямо в лицо. Мокрый асфальт блестит в ярком свете фонарей так сильно, что режет глаза. Так прохладно, что даже спать не хочется, как холодный душ, и сознание ясное. Это особенно помогает на ночных миссиях – ошибиться сложно. Завтра с утра тоже, наверное, будет идти дождь. Наступает осень, и я не удивлюсь, если и к полудню не распогодится. Хотя даже в этом есть своя романтика, на мой вкус.
Вот и все. Жизнь опять начинает входить в свое привычное русло. Скучно... Но, похоже, Критикер и Персия узнали о моих «страданиях» и решили меня «спасти» - выдали одиночное задание. И не кому-нибудь, а мне! Вот уж нонсенс. Мне, конечно, не привыкать, но сдается, что это сделано не из-за желания «мира во всем мире»... Впрочем, так и получилось, но об этом я узнал только через 4 дня, когда вернулся с Окинавы. Остальным Вайс дали другое задание, причем довольно сложное. А меня, по всей видимости, решили просто устранить ненадолго, чтобы я опять не сорвал операцию. Ублюдки! Кто же будет прикрывать их спины, если не всевидящий и всепонимающий Кен?! Кто?! Кто?! Я вас спрашиваю! Идиоты, честное слово... Ну, и вот. Вайс в ловушке, и мне придется один на один встречаться с этой четверкой Шварц. Ну, да, куда ж без них! Эти сволочи сыграли на живца - клиента и теперь таким образом решили полностью ликвидировать конкурирующую фирму. Осталось только меня дождаться... Угу, так я и поперся с отрядом полицейских выручать своих товарищей. Чтобы там все взорвали вместе с нами, а потом все это дело объявили как «тщательно спланированную операцию по поимке бандитской группировки, в результате которой все погибли». Нет уж! Поэтому я сразу поперся к Персии и с такой яростью отбивался от всучаемого мне отряда, что Перс даже задохнулся от подобной наглости. Он с минуту слушал мои холодные злые излияния по поводу идиотизма этого поступка, а потом предложил мне самому распутывать эту ситуацию. Ясное дело, он думал, что я провалюсь. Но пусть лучше погибнут 4 человека, чем 24, и это не всплывет в массы. Хотя, он, наверное, все-таки верил в меня, раз позволил самому все делать. Ведь, он не может так просто лишить себя такого ценного способа получения денег и таких «рабочих лошадок», которые ему эти самые деньги и приносят. А я и так понимал, что это – самоубийство. Но без них моя жизнь и так потеряет всякий смысл, да и Персии не заставить меня работать с другими его боевиками. И Вайс я спасу. Расшибусь в лепешку, но спасу. Даже если моя жизнь не достаточно дорога для того, чтобы пожертвовать ею ради них.

Я шагаю по мокрому асфальту почти в полной темноте. В подобном месте фонари хоть и роскошь, но они все-таки иногда появляются из-за очередного поворота. Я иду вслепую. Меня ведет чутье. И это не происки Шульдиха, как я сначала боялся. Рыжим здесь даже и не пахнет. Просто я чувствую, что на верном пути, и я не сойду с него. Хотя для «свидания» Шварц выбрали крайне архитипичное место. Заброшенная свалка. Впрочем, так оно обычно и бывает. Либо свалка, либо подвал. А мне пришлось тащиться через полгорода на этом «чутье», теряя драгоценное время. Кто знает, что эти психи уже успели с ними сделать. Больше всего жалко Оми. Он, хотя, и работает также, как и мы, но все еще остается самым младшим из нас, а значит более уязвимым. Не в количестве боевого опыта, - этого у него, если не больше, так уж точно наравне, просто его организм еще не привык переносить такие нагрузки. Именно в силу своего возраста, недосформированности, слабости. Хороший удар в челюсть – и Оми запросто может отрубиться, тогда как Едзи, например, будет демонстративно плеваться кровью в лицо противнику, а Айя вообще этот удар проигнорирует. Вот за кого точно можно не волноваться. В критических ситуация концентрация Айи доходит до таких пределов, что он может не чувствовать абсолютно ничего. Ирландец, по сравнению с ним – белый и пушистый новогодний кролик. Зато «отходняк» после подобного жестче всего именно у Айи. Его организм иногда просто не способен вынести таких нагрузок. К тому же, Айя не привык валяться в постели и терпеливо ждать выздоровления. Он встанет и будет работать, даже если все его раны откроются, и он потеряет сознание от потери крови. Поэтому, для меня сейчас важнее всего Оми. Его наверняка убьют первым, и именно поэтому я и иду на «автопилоте» своего чутья. Оно меня еще никогда не подводило, но и проявлялось крайне редко. Сейчас я ничему не позволю мне помешать.

Последний поворот. Тупик заброшенного ангара и тусклый свет бледной лампочки фонаря. Что ж, это более чем вежливое приглашение. Приглашение на смерть? Да, возможно. Потому что она, в отличие от моего чутья, посещает меня постоянно. Такая преданная спутница, что застрелиться хочется. Правда, сдается мне, что сегодня это мое желание не исполнится. Ведь, я хочу сделать это сам, на крайний случай. А не умирать от руки кого-нибудь из Шварц. Такая смерть недостойнее даже суицида. Я тебе достаточно польстил, Шульдих? Может, ты снизойдешь до просьбы простого смертного и отпустишь Вайс подобру-поздорову? Тихий смешок означает, что рыжий оценил шутку. Я внутри. И тихий отголосок подталкивает меня в нужном направлении. «Сюда», - говорит он, и я спокойно иду. Что ж, представление начинается.

Как я и подозревал, Оми досталось больше всех. Он даже не шевелится и не подает никаких признаков жизни, валяясь в углу. Едзи избит до полуживого состояния, но даже сейчас привязан к ржавым трубам у противоположной стены. Ты никогда не недооцениваешь противника, Шульдих, и это мне в тебе нравится. Иначе ты, как и мы, давно был бы мертв. Но мое самолюбие все-таки задевает то, что тебя оставили охранять Вайс одного. Думают, ты справишься? Я – не сомневаюсь, но, блин, спасибо за оказанную «честь». Да, и насчет Айи я тоже оказался прав. Он хоть и выглядит не лучше остальных, но все еще в сознании, поэтому обрадоваться своему скорому спасению может только он. А я чуть не расплылся в улыбке, видя его округляющиеся глаза, когда я так спокойно выходил к нему на свет, ничего не боясь. Нет, Айя, я уже давно ничего не боюсь. Да, и Шульдих не такой страшный, как может показаться на первый взгляд, хе-хе... Он просто притворяется. Так же как и я. Твои руки скованы над головой и привязаны к балке. Катана валяется в ногах, но ты не можешь ее достать, еле удерживая равновесие на цыпочках. Я вступаю в круг света, и тут же перед Айей появляется Шульдих. Он хитро улыбается, проводя рукой по его лицу, и ехидничает мне:
- Ну, что, хорошую я подобрал добычу? Самая симпатичная... – его пальцы скользят по щекам Айи, и тот дергается от отвращения. – Поборемся за главный приз?
Мне интересно, зачем он спрашивает это, если и так все понятно. Но я решаю поддержать его игру:
- Я предпочел бы малыша. Не в обиду сказано, Айя, - я еще раз сдерживаюсь от смеха, наблюдая за выражением лица Айи. Если того не убьют Шварц, то он сам умрет от подобного шока. Я улыбаюсь на одобряющий смешок Шульдиха и приглашаю его на поединок. Честно говоря, мне не очень нравится вся эта театральность происходящего, которую развел тут Шульдих, но это его декорации и я не вправе вмешиваться в спектакль пока не наступит время моего выхода. У нас с ним главные роли, и я не могу ударить в грязь лицом. Поэтому я еще больше расслабляюсь после первого его выхода с молниеносным ударом в челюсть. Промазал. У меня чутье. У меня хорошая реакция. Реакция вратаря, но не думаю, что Вайс подошли бы на роль рьяных фанатов нашей сборной. Начинается бой и это как танец. Скорость Шульдиха, как всегда в первый момент, ошеломляет и чуть сбивает с толку, но я быстро привыкаю, чтобы не попадаться в захват. Мои движения плавны и чисты, и хоть скорость не такая, как у немца, но мне хватает, чтобы уворачиваться и самому изредка наносить точные удары. Чем я и заслуживаю еще одно одобряющее хмыканье Шульдиха. Айя в полной прострации. Как будто забыл, что я из себя представляю на миссиях. Просто я никогда не показывал вам ничего подобного – мне хватало того уровня, что я мог себе позволить. Поэтому, хорошо, что в сознании только Айя. Он у нас не болтливый парень, так что не думаю, что он будет рассказывать остальным байки про «супер-футболиста». А вот Шульдих наоборот – обязательно доложит обо всем Кроуфорду. Это его обязанность, но сдается мне, что и он приукрасит события. Эх, Шульдих, неужели ты еще не понял, что я не умру, пока не освобожу Вайс. Я не фанатик, просто они для меня – все. Я думал, ты знал это. Так что будет тебе урок на будущее. Я сознательно пропускаю сильнейший удар поддых. За секунды полета к стене слышу взволнованный выдох Айи: «Кен...» и хруст ломаемых ребер. Потом следует удар спиной о стену, когда сломанные ребра выгибаются в обратную сторону, а у меня на мгновение темнеет в глазах. Я сползаю по стене, а Шульдих опять неторопливо прогуливается вокруг Айи, давая мне возможность очухаться. Как я и предполагал меня отшвыривает рядом с Едзи. Тот устало поднимает разбитую голову и непонимающе смотрит на меня, очнувшись. А я успеваю сделать все, что мне так было нужно – рассекаю багнаком путы за спиной Едзи и неторопливо встаю. Все, теперь, действительно, можно себя не сдерживать. И я бросаюсь на Шульдиха, как дикий и невероятно опасный зверь. В результате чего рыжему тоже приходится сосредотачиваться, чтобы не получить смертельную рваную рану. А так, я хоть костюмчик ему помну, чтобы было, что вспомнить после смерти, если мне это, конечно, будет позволено. Вот только, что же этот олух Едзи не поднимается и не идет мне помогать освобождать остальных? Тоже застыл в ступоре, как Айя, и не может оторвать от меня свой изумленный взгляд? Ох, не время сейчас, не время, потому что пара глубоких порезов на плечах и щеке Шульдиха явно того не впечатлила, и он в ответ так залепляет мне по сломанным ребрам, что я давлюсь собственной кровью. Хорошо хоть рыжий пистолет свой не достает, а то я бы совсем недолго рыпался. Но Шульдиху нравится эта пьеса. Он сам ее поставил и сам придумал правила, мне остается только надеяться на «хеппи-энд». Которого, по всей видимости, все-таки не будет, потому что мне придется предпринять еще одну попытку «освобождения». Думаю, Айя уже достаточно пришел в себя, чтобы хоть чуть-чуть соображать. И у меня всего один шанс. Меня и так убьют, не хотелось, чтобы это было напрасно. Так что я постараюсь, а ты, Шульдих, не смотри на меня так. Нормальный человек со сломанными ребрами просто не может так прыгать, - а я ведь изощренный садомазохист, как ты любишь выражаться, поэтому терпи и не проливай так много крови. Рана на животе не настолько опасна, чтобы ты потерял контроль над ситуацией. Тебе стало по-настоящему интересно. Особенно, когда Айя упал на пол вместе с разорванными цепями. Ну, вот теперь, ты можешь меня убить. Я только еще совсем чуть-чуть посопротивляюсь, а то не может же это так быстро закончиться. Айя ведь еще не добрался до Едзи и они не унесли Оми на безопасное расстояние. Так что я еще немного поболтаю тут с тобой и разойдемся с миром. Теперь, когда нужно потянуть время, мои силы понемногу нарастают. Я долго готовился к этому. Всю дорогу, пока сюда шел. Поэтому, не думай, что все будет просто. Я спасу Вайс до конца и как полагается. Побереги силы. Кто сказал, что моя смерть дастся тебе легко? Ты наивный, как оказывается. Злобно усмехаешься на эту мою мысль и применяешь свой самый безотказный прием. Думаешь, я о нем не знаю? Я же сказал, что готовился к этому бою. Поэтому, меня могут недооценивать только мои товарищи и начальство. Будь честен со мной! Хотя бы ты... Ну, вот, наконец-то, Айя и Едзи добрались до нашего малыша. Теперь останется совсем немного выстоять и применить к рыжему контрмеры. Надеюсь, хоть это его впечатлит. Не впечатлило. Точнее, не успело впечатлить. Потому что откуда-то появился нарастающий вой полицейских сирен и гул множества машин, разбивший всю нашу идиллию постановки. Черт бы побрал Персию, я уже готов был расслабиться, но Шульдих, похоже, решил не останавливаться на первом акте и «опустил занавес» неизвестно откуда взявшимся автомобилем с Кроуфордом за рулем. Да, и со мной он решил не расставаться, закинув на заднее сидение машины и прижимая своим весом, чтобы не вырвался. Вот так мы эффектно «ушли на антракт», продолжая потасовку в тесном помещении и с единственным зрителем. Шульдих умудрился вырубить меня ударом в солнечное сплетение, и последним, что я помнил, это была мысль, что теперь с Вайс все в порядке. С Вайс все в порядке, и теперь мне абсолютно не о чем беспокоиться.

Когда я прихожу в себя, машина все еще едет. Судя по равномерному гулу мотора, мы успели оторваться от погони, и я провел не так уж много времени в отключке. Шульдих отобрал у меня багнак и беретту и связал руки за спиной. Зря он перестраховался - я в таком состоянии уже мало на что дельное способен. Просто сидеть не удобно, и я осторожно поворачиваюсь чуть в бок, стараясь не напрягать сломанные ребра. Кровь запеклась на губах, и боль постепенно стихает, но все еще ощутимо толкается где-то под сердцем. Я медленно поднимаю голову и открываю глаза. Шульдих сидит рядом. Его раны наскоро перебинтованы, но, похоже, кровь еще не скоро остановится. Он смотрит на меня, и я улыбаюсь:
- Что, похоже, придется отложить второй акт? – Шульдих недоуменно хлопает ресницами, а потом улыбается в ответ.
- Да, с этим придется повременить. Но не думаю, что ты сильно разочарован, - он ехидничает, а Кроуфорд поглядывает на нас с подозрением.
- Тогда, как я понимаю, меня забрали именно ради предстоящего действия? – не думаю, что мне оно понравится.
- Правильно понимаешь, но не только из-за него, - Шульдих окидывается на сидении, готовясь посвятить меня в их злодейские планы.
- Шульдих, - голос Кроуфорда звучит предупреждающе и Шульдих закрывает рот, ехидно улыбаясь в зеркало заднего вида.
- Извини, это чуть позже, - Шульдих опять наклоняется ко мне. – А пока позволь узнать, чем таким вас пичкает Перс, что вы деретесь, как бешеные обезьянки-террористы?
- Сам такой, - устало огрызаюсь я, но все-таки продолжаю со злобной усмешкой. – Ты же телепат, посмотри, если так интересно.
Взгляд Кроуфорда напрягается, но Шульдих тут же сосредотачивается на моем лице.
- Ничем он вас не пичкает. Ты... – он обрывает фразу и долго смотрит мне в глаза. Потом его усмешка становится странно-загадочной, и меня пробивает дрожь от возможности услышать продолжение. Что-то мне совсем не нравится этот его дружеский настрой в глазах. Они задумали что-то покруче банального убийства Вайс. Вот только что, мне предстоит выяснить – я не говорил, что очень любопытный?
Примерно через час мы прибываем в резиденцию Шварц. «Resident Evil», - мысленно усмехаюсь я, и тут же Шульдих одаривает меня своим коронным взглядом:
- Ну, это получше чем «Котенок в доме»!
- А ты точно в этом уверен? – я даю ему еще один повод для размышления. Немец не глуп, он копался в моей голове и сделал кое-какие выводы. Я лишь банально пытаюсь ввести его в заблуждение. Должен же быть и во мне какой-то элемент загадочности!
Кроуфорд помогает Шульдиху выйти из машины, а ко мне тут же подскакивает Фарфарелло.
- Поосторожнее, Фарф. Он пока еще должен жить, - говорит Шульдих, и Фарфарелло тут же с силой давит на мою грудь. Я с присвистом дышу сквозь стиснутые зубы и тихонько матерюсь. С какой стати Шульдих решил, что мы с этим психом в чем-то похожи? Не думаю, что я бы позволил себе так обращаться с тем, кто еще нужен Кроуфорду. К тому же, как тот умеет обращаться со всякими психами мне доподлинно известно. Шульдих как-то показал. Поэтому, я стараюсь вести себя потише и посмирней. Жить больше не хочется, но что-то упрямо подсказывает мне, что все еще не кончилось и кончаться не собирается.

В большой темной гостиной Шульдиха усаживают на диван, а меня Фарфарелло беспардонно роняет на пол. Кроуфорд приносит аптечку и начинает старательно обрабатывать раны рыжего. Меня ведет от созерцания полуобнаженного торса немца и я ухмыляюсь:
- Может и о моих ранах кто-нибудь позаботится?..
Кроуфорд оборачивается и долго смотрит на меня:
- Может, ты это отработаешь? – говорит он.
Так вот в чем дело! Они все-таки хотят предложить мне работу. Черт, я когда-нибудь убью Кудо за его длинный язык. Тоже мне, нашелся, предсказатель хренов!
- Работать на Шварц? Ты так шутишь, Кроуфорд? Хочешь, чтоб меня свои же убили? Тогда к чему устраивался этот балаган с похищением?
- О, Кроуфорд, я же говорил, что Хидака не дурак. Он тебя раскусил! – Шульдих приоткрывает глаза, борясь со сном от обезболивающего. Но, сдается мне, что все это – очередная фантасмагория. Не думаю, что Кроуфорд решил обставить все настолько просто. Он игрок. И в отношении Вайс – это очень хорошая партия в шахматы. Где Шварц – гениальный мастер против нас – неумелых новичков. И все удовольствие от игры – победить новичка самым изощренным методом. Поэтому, я не люблю шахматы и прочие интеллектуальные игры. Хотя, и футбол подвержен стратегии, но все же не настолько зациклен на ней как любая другая «Монополия». Что ж, если Кроуфорд хочет играть, я научу его футболу.
- А может, было бы проще прислать пригласительную открытку и не городить огород похищениями и раненными немцами? – понесло меня, но не думаю, что Шульдих сейчас копается в моей голове, чтобы определить вру я или нет. К тому же, это почти правда. И я только сейчас осознаю, что при такой работе, жизни и отношениях с коллегами, рано или поздно сам бы пришел к Шварц. Если бы не застрелился раньше – что произошло бы с вероятностью 99,9%. Мою лояльность все еще можно не ставить под сомнение. Браво, Хидака. Перс тебе должен по гроб жизни.
- Потому что, может быть, ты и согласился бы? – Кроуфорд все еще прожигает меня взглядом.
Я не успеваю ответить – Шульдих перебивает меня громким зевком:
- Хватит словесных баталий, Кроуфорд. Это ведь может подождать до утра, - он медленно поднимается и уходит наверх. А я дарю Кроуфорду многообещающий взгляд, мол: «Все может быть, все может быть...», хаотично размышляя над тем, равноценно ли подобное предательство моей жизни. Не самый сложный вопрос, но именно сейчас я не хочу искать на него ответ.

Фарфарелло запирает меня в подвале, оставляя наедине с несвежими, но чистыми, тряпками и тазиком с водой. Что ж, спасибо и на этом. Это означает, что мне дали время подумать над предложением, и от моего выбора будет зависеть, окажется ли в следующий раз эта вода серной кислотой или нет. Правда, еще я думаю, Кроуфорд знает заранее мой ответ. Иначе он не стал бы и заморачиваться над этим. Он прекрасно знает, что я ни на что не соглашусь. Но больше всего меня бесит то, что я чувствую себя, как женщина, которая говорит: «Нет», хотя на самом деле это – «Да, но позже». И, похоже, что все именно так и будет. Что-то я, в последнее время, перестал доверять правильности своих решений.
Утро не приносит ничего хорошего. Тусклый свет из окошка под потолком противно режет глаза, а я оглядываю шикарный кровоподтек поперек груди. Не думаю, что я что-то решил, но что-то в голове определенно начало проклевываться именно к утру. Когда я окончательно замерз. Но что для нас, бравых Белых Охотников холодная бессонная ночь? Правильно, ничто, кто бы спорил. Только может уже и не белых совсем, а Черных? Или Серых? Или в полосочку, как зебра? Ох, не доведет меня до добра этот мой юмор... В подтверждение моих слов в подвал спускается Фарфарелло и выводит меня на свет Божий. То есть к Кроуфорду. Кроуфорд восседает в своем кабинете, до тошноты правильном и чистом. Да, Айя бы обзавидовался подобной педантичности, но только не в его правилах завидовать врагу, лучше – убивать. А Кроуфорд, на мое удивление, бодр и свеж, - вот кто «ранняя птаха». Мне даже показалось, что он в хорошем расположении духа, правда, как выяснилось, ко мне это не имело никакого отношения, потому что он первым делом спросил, что я надумал по поводу предложения.
- Как я полагаю, вариантов ответа у меня не так много, - я все еще не до конца решил, что буду делать, но уже не сомневаюсь, что что-то буду точно.
- Правильно полагаешь, - Кроуфорд даже снисходит до легкой полуулыбки. Мне она напоминает чем-то попытки Айи продемонстрировать свои мимические способности. У Кроуфорда определенно фора! – И наиболее выгодным для тебя будет тот вариант, который устраивает нас.
- А ты уверен, что меня устраивает собственная смерть? Хотя, даже если и так, то мне больше подходит вариант смерти героем, чем смерти предателем.
- Боже, Хидака. Не надо думать обо мне хуже, чем я есть на самом деле, - похоже, самолюбие Кроуфорда – это единственное место, куда можно попасть, как в цель. – Неужели, ты думаешь, что все будет настолько просто?
- Я – не Бог, я лишь один из его приспешников, - ухмыляюсь я. – И это точно будет не просто, я лишь опускаю подробности в виде моих тяжелых мучений (моральных и физических), гор трупов и прочей лабуды. Чего ты хочешь от меня на самом деле, Кроуфорд?
- Небольшое дельце. Так сказать, черновая работенка. Довольно простая и твоего уровня, в виду последних явлений, конечно. Выполняешь – можешь быть свободен, нет – я тебе ничего не обещал.
- Ага, может ты мне еще и заплатишь за нее? – какой-то странный у Кроуфорда способ договариваться с людьми.
- Нет, это уже отдельный тариф, – что-то меня очень настораживает в его словах про этот «тариф».
- Хорошо, считай, что ты меня заинтересовал. Что нужно делать?
- Ничего такого, чего бы ты еще не делал, - ухмыляется Кроуфорд и начинает перебирать какие-то документы на своем столе. – Ты должен похитить вот этого человека, - после чего он показывает мне фотографию.
- Кроуфорд, ты с ума сошел? На кой черт вам сдался этот салажонок? – на снимке – симпатичный паренек лет 15.
- Это не твоего ума дело, Хидака. Своими силами или при помощи Шульдиха, но ты сделаешь это, - взгляд Кроуфорда становится непроницаемым.
- Кто тут перемывает мне кости? – раздается от двери веселый голос Шульдиха.
- Никто, но думаю самое время продемонстрировать нашему «другу» твою силу в полном размере, - на лице Кроуфорда появляется злорадная усмешка.
- Ах, это... – Шульдих медленно подходит ко мне. «Хидака, сделай два шага вперед», - мысленно говорит он, и я чувствую, что больше не могу управлять своим телом. «Ну, же...», - и мои ноги сами по себе ровно движутся вперед. «Молодец, хороший мальчик... А теперь садись...», - я не могу себя контролировать и послушно усаживаюсь мимо стула на пол. А Шульдих нахально улыбается: «Ну, думаю, подобные недоработки тебе не помешают выполнить эту «миссию», ты же привык быть неуклюжим...» До чего же противный у него голос!
- Шульдих, аккуратнее, - приказывает Кроуфорд, и я невольно поднимаюсь с пола и сажусь в кресло. – Ну, что, Хидака, мы тебя достаточно убедили?
Я послушно киваю, а Кроуфорд выносит приговор:
- Никто и не говорил, что у тебя будет выбор...

Вечером меня выпускают на «дело». Не одного, конечно, вместе с Шульдихом. Мы едем на машине, и рыжий то и дело поглядывает на меня. Он ослабил контроль, но его можно было и вообще пока убрать, хотя он, наверное, боится, что я все-таки сбегу. Зря ты перестраховываешься, Шульдих, я сейчас не могу делать резких движений – сломанные ребра дают о себе знать острой болью в груди. От этого меня бьет мелкая дрожь, которую я никак не могу успокоить. Но немца это еще больше настораживает, и я удостаиваюсь еще одного презрительного взгляда. «Скажи, Шульдих, а зачем ты это делаешь?» - невольно рвется из меня мысленный вздох. «Ох, Хидака, вот только не надо давить на жалость! Я предвкушаю классную развлекуху, и твое нытье в нее никак не входит!»
Все происходит достаточно быстро. Парень не успел добежать даже до двери своей комнаты, когда я уже почти схватил его. Если бы из темноты коридора вдруг не раздался до боли знакомый голос:
- Кен?! Что ты тут делаешь? – я и парень замираем, а потом я вижу, как в тусклый свет из окна выскакивают Оми и Едзи.
- Какого черта, Хидака? – говорит Кудо, а я тем временем слышу предостерегающий вздох с другой стороны, совсем близко. Это Абиссинец. Мне это совсем не нравится, не нравится...
- Разве не понятно? – говорю я голосом Шульдиха, и дуло моей беретты упирается в затылок парня. «Чертов немец! Что ты собираешься делать?! Отпусти меня!» «Зачем? Веселье только начинается...»
- Опусти пистолет, Хидака, - Айя поднимает катану.
- Тебе придется убить меня, - говорит Шульдих, а я изо всех сил пытаюсь выбраться из-под его контроля. Абиссинец плавным движением перетекает в боевую стойку и наносит удар. Я уже вижу, что он направлен в руку – выбить пистолет, но в этот же момент Шульдих ослабевает свою хватку и мое тело пронзает судорога сведенных от напряжения мышц, и я грудью встречаю летящее на меня лезвие, успев выронить беретту. Чавкающий звук, и я устало думаю, что Айя, наверное, больше всех меня любит. Следующий момент я вижу словно в замедленной съемке, плавно опускаясь на пол. Оми и Едзи рванулись ко мне, а Фудзимия не может сделать и шага. Его ошарашенные фиолетовые глаза прожигают меня насквозь. «Какого черта, Шульдих?... Зачем ты?...», - тихо спрашиваю я, а в ответ слышу лишь его удовлетворенное хмыканье. «Это был подарок Кроуфорда на мой день рождения. Как тебе, Кен-Кен? По-моему, не дурно. А что тебе твои «котята» подарят? Наверное, цветочки. Правда в первый и последний раз...» «Первый и последний раз...», - эхом отдает у меня в мозгу, и я начинаю терять сознание. Похоже, ты прав, Шульдих. Хотя бы цветы, но мне подарят, потому что Айя не промахивается, и я уже чувствую, как жизнь начинает покидать мое тело. Оми пытается меня приподнять, истошно голося, чтобы я держался и не вздумал умирать, а Едзи вызывает «скорую», одновременно успокаивая перепуганного парня.
- Это Шульдих... Заставил... – еле шепчу я, - кровь заполняет рот и не дает дышать. Айя тут же кидается к окну, но рыжего уже и след простыл. Только его довольный смех еще звучит у меня в ушах. Айя наклоняется ко мне, в его глазах столько неподдельной боли, что мне даже становится чуть легче. Но я уже ничего не могу сделать... Лишь шепнуть на последнем вздохе:
- Прости...