VII. Мертвый маскарад
читать дальшеСцена. Немая сцена. Вязнет в серой тусклости наступающих сумерек. Холодный ветер перебирает черное кружево голых ветвей деревьев и тихо шелестит грязными опавшими листьями… Зрителей нет. Представление ни для кого. Неуловимое движение, и грязные портьеры еле слышно стонут от предвкушения. Скоро начнется. Как только сумрак прольет мрачный свет своих серых софитов на сцену. Откуда-то доносятся отголоски музыки и чьи-то голоса. Их заглушает появившийся легкий перезвон колокольчиков музыки ветра. Шепотом. Боясь разбудить еще большее волнение в актерах. Пьеса стара, как мир, но, каждый раз, как новая и самая первая. На сцене появляются сумрачные тени. Одни танцуют, другие стоят в стороне и о чем-то шепчутся. Бал начинается. Музыка превращается в эхо. Танец захватывает, вплетает в себя неуловимые движения и броские па. Можно разглядеть изящные фигуры и услышать шорохи платья по полу или легкую поступь дамских каблучков. Ветер повисает над тяжелыми, серыми тучами и утихает вместе с ними, наблюдая за представлением. Тени обретают легкую реальность. Теперь, можно разглядеть тусклый цвет вычурных кринолинов и накрахмаленные воротнички господ. Блеклые помады на лицах женщин и изящные шляпы мужчин. Перья и аксельбанты покачиваются в такт музыке, напудренные парики сползают, мешая продолжить движение. Легкий поклон, мужчины падают на колено… Слышится странный хруст и что-то в движениях фигур ломается. Руки несоответственно согнуты и застыли на миг. Ноги подкашиваются, головы откинуты. Ломаный танец поврежденных фигур. Теперь видно лучше. Платья превратились в грязные отрепья. В волосах колтун. От каждого па сыплется труха. Руки – старое дерево. Ноги со скрипом подгибаются. Тяжесть, бравых когда-то, сабель клонит к полу. Фигуры кривляются в извращении. Будто агонизирующий танец по раскаленным углям. Музыкальные пьесы сменяются, а движение так же ломается. Стали видны тонкие блестящие нити, тянущиеся от фигур к потолку. Марионетки! Натыкаются друг на друга, сталкиваются, но также кривляются. Тени. Над ними порхает рой тускло-белых светлячков. Их лица. Белые, с застывшим выражением. Мужские сквозят снисходительностью и почтением, женские – тающей, милой улыбкой. Маски. Всего лишь маски. Единственное, что не изменилось в мрачном хороводе. Белая пудра, четкие контуры глаз, длинные ресницы и блекло-розовая поволока на губах… Не меняется. Страсти остались за кадром. И смотрится дико. Фальшь в движениях скрывает усталость, неровная поступь таит в себе боль, безразличие во взмахах руками и тихие разговоры невпопад. Нити поблескивают в воздухе. Ближе становится виднее, как они тянутся в разные углы, вторя марионеткам в дерганом танце. Нити уходят во тьму. Кукловодов не видно. Кто же придумал сей мертвый маскарад? Экзальтированная пьеса в вечном первом отделении. Небо и ветер изумлены. Накрапывает дождь, в тщетных попытках вернуть прежнюю красоту кукол. Но бесполезно. Извращенство в тупом хороводе. На полу грязь и клочья одежды. Агония кукол становится посмертной. И кровь не видна – смешалась и стала грязью. На лицах никаких изменений. Фарфоровым маскам все равно, что с хозяевами. Стукни их, а маски все так же улыбаются… Лишь серые дорожки от слез проступают иногда через тонкую маску, да блеск бессилия промелькнет в ненастоящих глазах. В гул разговоров вплетается раскаяние, голоса боли и усталости, немые мольбы и просьбы о помощи. Тают в сумрачном воздухе, не в силах остановить старый оркестр. Он тоже где-то здесь, вместе с призрачными кукловодами… И так каждый вечер. Проступая из темноты правдой бессмысленного танца. Двигаются ломаные куклы, задевая друг друга, и тают в тенях наступающей ночи. Нити, сети, кресты и четки, а куклы под музыку скачут…